Точка падения
Шрифт:
Вот был такой Плющ, так он в Припяти, в пустой квартире, в кастрюльку на плите заглянул.
Ничего на дурные мысли не наводило: кухонька, клеенка в цветочек, на плите — кастрюлька розовенькая с узором, закрыта крышкой. Плющ и не удержался — снял крышку. Долбануло так, что пробило верхние железобетонные перекрытия. Я в другой комнате был, а Чук — рядом, так он все видел. Синеватый столб света изнутри кастрюльки снес Плющу лицо, а Чука отбросило в сторону да сверху еще холодильником приложило. Чук-то оклемался, Плюща пришлось добивать. Не может
Мы перекусили (вернее, перекусил в основном Аспирин, остальным было пока без надобности). Я получил сообщение, что Семецкий черт знает где за Припятью отдал концы от скоротечной дизентерии. Профессор с интересом озирался вокруг.
— Любопытный какой танк, — сказал он. — Это же довольно старая модель, кажется, Т-55… видимо, с самого начала здесь стоит… И люки закрыты.
Он побарабанил пальцами по броне рядом с люком механика-водителя, и тут я с ужасом услышал, как внутри огромной боевой машины что-то лопнуло. С таким звуком, словно человек надул шарик из жевательной резинки, только в несколько раз громче.
Услышал и Аспирин, который быстро засунул в рот остаток куска сублимированной ветчины.
— Чёй-то, чува-ак?! — тихо спросил он и выбросил в колодец пластиковую обертку.
Я пожал плечами, за локоть оттащил профессора. Все прислушались — в танке снова лопнуло, чуть громче, потом броня визуально ощутимо завибрировала, словно заводился двигатель.
— Быстро все отсюда… — пробормотал я. — Пауль первым, за ним профессор…
Мы, оглядываясь на танк, в котором лопающиеся звуки уже стали накладываться один на другой, двинулись прочь от деревеньки, где он, собственно, и стоял. Но не успели. Из разом распахнувшихся люков, откуда-то снизу и даже из ствола орудия поползла розовая субстанция, напоминающая все ту же жевательную резинку — клубничную, например… Только ползла она довольно шустро и тянулась щупальцами за нами вслед.
— Быстрее! — крикнул Бармаглот, и мы ломанулись через какие-то огородики, поросшие выродившимся жестким зеленым луком и невообразимого размера тыквами. Перепрыгивая через чертовы тыквы, я тащил за плечо профессора, разумно рассудив, что он в отличие от остальных имеет максимальные шансы влететь на бегу в «мясорубку» или «карусель».
Но влетел не он. Влетел Бармаглот.
— Сука! — крикнул он, взмывая в воздух. «Карусель» была мелкая, недавно народившаяся — потому опытный Бармаглот ее и не заметил на бегу. Пострадал он не слишком, но то, как неуклюже он упал, сразу подсказало: подкрался полярный зверь песец.
И точно: правая нога Бармаглота торчала вбок в колене практически под прямым углом. Её и ломанула «карусель», по инерции швырнув сталкера вверх. Раздумывать было некогда: мы с Соболем подхватили потерявшего сознание от боли Бармаглота и потащили прочь. Забытый профессор скакал следом, словно хренов тушканчик, стараясь попадать след в след. Научился, поди ж ты. Ещё бы, на таком-то примере…
Мы перемахнули овражек, продрались через
— Оно вроде отстало!
Я обернулся — в самом деле, розовая дрянь задумчиво копошилась в овражке, ощупывая своими отростками толстые листья болотных растеньиц. Дальше она не ползла — вероятно, в танке находилась некая ограниченная масса, способная растягиваться и раздуваться до строго определенных границ. Бляха, резинка жевательная и есть… Я с отвращением смотрел на шевелящуюся субстанцию, по которой волнами проходили пузыри. Черт ее знает, может, вовсе безвредная штука… Но в Зоне безвредного почти ничего нет.
Я поморщился — показалось, что пахнет клубникой. Эти, как их… обонятельные галлюцинации?
— Вот чего люки-то не открывались, — сказал Соболь. — Оно изнутри держало.
— А почему раньше не вылезало? — спросил я.
— Во-первых, откуда ты знаешь? Может, вылезало, да только тех, кто расскажет, не осталось. Место считалось безопасное, люди там и подремать, и пожрать-погадить останавливались… За колодцем-то, метрах в пяти…
— А во-вторых?
— А во-вторых… — Соболь помолчал, глядя вниз, на дно овражка, где по-прежнему копошилась розовая гадость. — А во-вторых, что с Бармаглотом делать станем? Плохо с ним. Очень плохо.
Бармаглот был по-прежнему без сознания. Оставив Аспирина наблюдать за овражком — не полезет ли наружу розовое тесто, — мы занялись Бармаглотовой ногой. Выглядела она страшно: обычным образом ногу так не сломать, только «карусель» способна, что называется, с подвывертом… Если повезет, поставит себе искусственный сустав. Если не повезет — отходился Бармаглот. Хотя о каком тут везении речь — назад его нести уже поздно, следующее окно в обстрелах и бомбометании через двое суток. Открытый перелом… Болотного Доктора бы сюда, да где те болота… Разве что сам явится, он может.
Я на всякий случай посмотрел на экран ПДА — пусто, никого поблизости. И вдалеке никого. Как и следовало ожидать. Конечно, можно доставить его в «Сталкер»… Хотя нет, далеко.
— Может, к Тёмным его? — тихо спросил Пауль, словно читая мысли.
— А как допрешь? Далеко же… С такой ногой…
Соболь тем временем вколол Бармаглоту внушительную дозу обезболивающего и антибиотик, залил разрывы тканей коллоидной пленкой. Принялся мастерить шину.
— Не дотащим, — сказал он, возясь. — Как вариант: давайте искать схрон. Оставим его, а на обратном пути подберем.
— Не выдержит, — покачал головой Пауль. — Вдруг задержимся? Это ж такая фигня, как тут загадаешь…
— Она назад пошла, — отозвался Аспирин, наблюдавший за овражком. — Чё там, чуваки?
— Хреново тут, — ответил я. — Схрон искать Бармаглоту будем.
Где-то в отдалении заухало, загрохотало. Доблестные бравые солдатики мочили из своих РСЗО.
Аспирин подошел к Бармаглоту, посмотрел на торчащие белые куски кости. Кровь уже остановил коллоид-гемофаг, но и без крови рана смотрелась жутко.