Точка перехода
Шрифт:
Для подтверждения нашего вывода обратимся к одному из самых смелых умов нашего времени и настоящему визионеру Александру Неклессе. В одной из своих работ он пишет:
«Новые амбициозные корпорации в центры своей активности ставят некоторую материальную цель, серьезно понятую миссию, идею специфического типа развития. Если угодно — собственное оригинальное прочтение топологии реальности, горизонтов бытия. По заданной шкале меряются затем прочие виды корпоративной деятельности, которые концентрируются вокруг смыслового центра…
Решение же ряда частных рабочих схем — а порой и производства в целом — передается сопредельному организационному рою на условиях аутсорсинга.
В идеале действие подобного макрокорпоративного агломерата нацелено на оптимальное сочетание интенсивной поисковой активности, системности и экстенсивных пакетных действий в избранном направлении…
Однако, пожалуй, главный отличительный признак амбициозной корпорации —
Роль традиционного производства при этом фактически снижается, в тех или иных формах оно все чаще передается контрагентам … в периферийные географические и геоэкономические пространства. В центре же процесса, на полюсе геоэкономического универсума — оказывается своеобразный «высокотехнологичный Версаче», производство брэнда и правил игры, генеральной политики и ключевых решений — детальных моделей и лекал всемирной мастерской.
По прописям и лекалам этой сумрачной политики вычерчиваются эскизы футуристических миражей: мировой эмиссионной и налоговой системы, глобального долга, национальных и региональных систем страхования, лабиринтов планетарной безопасности, алгоритмов деятельного управления рисками, облекая земными покровами смутные до поры социополитические проекты и апокалиптические амбиции. При этом речь может идти о триллионах долларов, рутинно передвигаемых по глобальной шахматной доске в ту или иную сторону. В первую голову постсовременные «игроки в бисер» оперируют семантическими и смысловыми комбинациями, трансмутируя их в переливающуюся амальгаму правил Большой игры…»
Таинства «вертикальной экономики»
Но есть и у мира метадействия и третий контур. Как только мы переходим от сделки к делу, а от экономики — к нейрономике и метадействию, тут же изменяется характер людских взаимоотношений.
В основе старого бизнеса лежал в большей или меньшей степени эквивалентный обмен деятельностью на одних и тех же этажах мировой пирамиды (скажем, между США, Германией и Японией), и неэквивалентный обмен — если бизнес велся между ее высшими и низшими уровнями. Например, в торговле между Западом и слаборазвитыми сырьевыми странами вроде Нигерии, когда за электрочайник «Тефаль» нищих заставляли отдавать по полтонны отличной нефти.
А что же приходит на место старого порядка? «Слоёный» мир, где в каждом слое действуют свои, особые, законы.
Был такой гениальный русский экономист, Яременко, безвременно ушедший от нас в 1989 году. Будучи директором Института социально-экономического прогнозирования, он никогда не выступал ортодоксальным защитником социалистической экономики. Но зато пытался остановить ретивых российских рыночников, приговаривая: ребята, Вы мало и не то читали, халтурно сдавали экзамены, а лезете реформировать Россию!
Так вот, Яременко первым выдвинул идею вертикальной, иерархически построенной экономики, которая и есть третий столп метадействия в эпоху становления Нейромира.
Учёный утверждал: главный вопрос состоит не в том, что рынок регулирует конкуренцию за ресурсы. Это — вздор, хотя на нем и построена классическая рыночная теория. Вы говорите о том, что при рынке у тех, кто работает эффективно, ресурсов оказывается много, а неэффективные разоряются, ибо остаются ни с чем? На самом же деле, если какая-то система работает и умело запозицировала себя на рынке, то обязательно найдёт ресурсы. Если уж ты смог произвести машину и правильно назначил условия продажи — ты машину обязательно продашь. В принципе на мировом рынке можно найти покупателя на любой товар. Живой пример тому — наши автомобили «Жигули». Они по качеству и техническому уровню — пещерный век по сравнению с иностранными машинами. Тем не менее, они не погибли в конкуренции в иномарками, успешно продаются у нас, а при СССР — продавались и в Западной Европе. Ведь они дёшевы, и на них можно найти своего потребителя. Нет в мире конкуренции в либеральном смысле слова! Конкуренция состоит в том, что тебя стараются сбросить с верхнего этажа мировой «пирамиды рангов» на нижний. То есть, сегодня ты производишь машины класса «Роллс-Ройса». Завтра тебя отправили делать «Опель». Послезавтра — опустили ещё ниже. А закончил ты тем, что выпускаешь «пежорожцы».
По мнению Яременко, расслоение в ходе конкуренции идет по качеству
Всегда и везде экономика состоит из разных секторов или укладов. Одни потребляют лучшие ресурсы и обладают наивысшей степенью прибыльности. Но есть и низкие «этажи», которые не выкинуты из хозяйственного оборота, но работают на худших ресурсах, имеют самую низкую рентабельность. И, тем не менее, их продукция тоже находит спрос. Даже советская «Ока» имеет свою нишу на мировом рынке. Пусть от нее с презрением отвернется шейх из Саудовском Аравии — но зато с удовольствием купит трудящийся там же пакистанский рабочий. Да вспомните хотя бы горбачевские времена! Когда чуть открыли границы, иностранцы стали лихорадочно очищать прилавки советских магазинов. Ну ладно, покупку массивных садовых насосов за десять рублей еще можно объяснить тем, что их за границей сдавали в металлолом и выручали за них сто долларов. Но ведь покупали-то иностранцы у нас и шампанское, и телевизоры, и магнитофоны с приемниками, и стиральные машины с миксерами да электромясорубками! Хотя, казалось бы, у них на родине на прилавках стояли всякие «тефали», «боши» и «панасоники».
Как вертикальная экономика работает сегодня? Допустим, всемерно известный дом моды «Диор» продаёт вещи вроде женской кожаной куртки за две с половиной тысячи евро. Когда «Диор» только начинал, то все делал сам: и дизайн, и фурнитуру, и ткани — во Франции и на севере Италии. То есть, использовал самые дорогие и лучшие ресурсы. А сегодня они все это производят в Венгрии. Вещи с маркой «Гуччи» шьют в Таиланде. При этом владельцы знаменитых торговых марок-брэндов строжайше следят за качеством. Но самую сложную работу, где надобны самые качественные ресурсы (мозги, мощнейшие ЭВМ и поисковые системы, инструменты формирования этой моды, математические программы раскроя тканей) сосредотачивают в Париже. Нужна отличная фурнитура, которая делает вещи престижными? Ее отливают в металле по особым эскизам шведы. А вот кожу они берут в Лаосе, где её — как грязи. (У себя они делают лишь очень качественный верхний краситель). А шить вещи отправляют в Таиланд, бедному тайцу, который горбится от зари и до зари под навесом. И если он неправильно сошьет, ему десять батов не заплатят — и он просто с голоду сдохнет.
Вот вам четкая вертикальная экономика. Сейчас она распространяется по всему свету, но первыми придумали ее японцы. В крупных корпорациях думали над электроникой и делали ее, а в деревне под тростниковым навесом крестьяне собачили простые комплектующие. У подножия японских сверхкорпораций толпились мелкие и мельчайшие фирмы, бравшиеся делать работу за сущие гроши, тем самым обеспечивая японским товарам высокую конкурентоспособность…
Яременко, доказывая все это, говорил будущим «реформаторам»: так какой же рынок вы собираетесь делать в России? У нас же ничего не отрегулировано, тогда как вертикально структурированная экономка предполагает технологическое регулирование ресурсов. Рынок — всего лишь один из элементов экономики. Причем, чем выше этаж, тем меньше функций там берет на себя рынок и тем больше — согласительная, плановая экономика. И как только вы одномоментно введёте рынок в России — так мы свалимся на самые нижние этажи экономики. Первое, что случится — нижние, примитивные этажи производства постараются отнять ресурсы у верхних, самых сложных и высокотехнологичных. Вы просто разрушите технологический сектор русской экономики. Если вы запустите дикий рынок в верхних ярусах, то им — крышка.
История России 1992 — 2000-х годов подтвердила правоту Яременко. Примитивная экономика нефти и газа сожрала передовые отрасли: авиакосмос, электронику, машиностроение, биотехнологию.
Будущее против прошлого
Четвертая метаморфоза нейрономики уже совсем причудлива. На наших глазах исчезают… привычные деньги.
Все школы экономики соглашаются, что деньги выполняют «священные» функции — меры стоимости, средства платежа и средства накопления учетной единицы и сокровища. Что деньги — это посредник, который делает экономику экономикой. Школы экономической науки различаются прежде всего тем, как они определяют, что лежит в основе цены товара. «Количество труда!» — говорят марксисты. Другие считают, спрос покупателей. Третьи — что все определяется соотношением кривых спроса и предложения. Кто-то исповедует теорию «предельной полезности». И самое удивительное — все школы исходят из реальных обстоятельств. В физике в начале ХХ века Гейзенберг открыл принцип неопределенности. Он доказал, что невозможно измерить одновременно скорость и массу элементарной частицы. То есть, нужны два измерения. Отсюда вытекал принцип дополнительности: любое явление надо описывать с разных точек зрения: они не конкурируют, а дополняют друг друга.