Точка удара
Шрифт:
Она заглушила мотор.
Густые кипарисы смыкались над головой. Вода казалась черной как чернила.
Что-то тяжелое зашевелилось на илистом берегу и с плеском упало в воду.
По ногам Иден пробежала дрожь, и она уперлась позвоночником в голени Дакоты.
С помощью шеста Дакота подтолкнула лодку к гнилому причалу, который стоял здесь уже лет пятьдесят. А может, и сто. Не хватало нескольких досок, а те, что уцелели, покоробились и покрылись плесенью.
Она выключила мотор и помогла Иден
Иден застонала, издав странный хриплый звук. Дакота уперлась плечом в руку Иден и зашипела от боли, обжигающей спину, но ей нужно было удержать сестру на ногах.
Они поспешили по причалу, который внезапно закончился, и их ноги погрузились в грязь, настолько глубокую, что она засасывала их по щиколотку.
Старая хижина на бетонных блоках завалилась набок. От нее осталась лишь трухлявая фанера, покрытая черной смоляной краской. Дверь заброшенной лачуги висела открытой, словно зияющая пасть.
Внутри же царила кромешная тьма. Дакота осмотрела комнату при помощи фонарика.
Тараканы и крысы бросились врассыпную от света. Еще больше покореженной древесины, плесени, экскрементов животных и туша енота в углу.
Стол, сколоченный из двух спилов и расколотого и отслаивающегося куска фанеры. Три ржавых металлических стула, один из которых завалился куда-то в сторону. И треснувшая, почерневшая фарфоровая раковина, вмонтированная в недостроенную деревянную стойку.
Половина потолка обрушилась на грязный матрас, прислоненный к дальней стене. Здесь им нечего было делать.
Без еды. Без воды. Без крова.
Иден дрожала всем телом на грани срыва. Она обеими руками держалась за рубашку, завязанную вокруг горла. Дакота боялась взглянуть на ее рану, чтобы оценить, насколько все плохо.
— Мы здесь не останемся, — твердо сказала она. — Найдем что-нибудь получше, обещаю тебе.
Она вспомнила слова Мэддокса о том, что старик прячет свое жилище на виду у всех.
На самом деле это просто фальшивая лачуга, чтобы люди думали, что здесь больше никто не живет. Его настоящее жилище находилось дальше.
Иден обмякла в ее руках, поясница Дакоты невыносимо ныла, мышцы напряглись, жгучая боль от ожога пронзала плечо, шею и позвоночник.
Страдальчески морщась от боли, она отступила от лачуги.
Луч ее фонарика освещал темноту. Позади них плескалась вода — то ли рыба, то ли черепаха, то ли аллигатор. Громко ухал филин, несколько птиц перекликались в ночи.
Слева что-то зашуршало.
У Дакоты перехватило дыхание. Она развернула фонарь, пошатываясь под тяжестью сестры.
Из подлеска, всего в трех метрах от них, доносилось ворчание и сопение. Примерно в полуметре над землей на нее уставилась пара глаз.
Она мельком увидела посеребренные бивни.
Кабан.
Дакота
Кабаны часто ведут себя агрессивно. Их клыки могут нанести серьезный урон.
У нее не было ни оружия, ни возможности защититься. Бежать попросту некуда.
Может в лодку? Хотя, конечно, кабан настигнет их раньше, чем они сделают несколько шагов. Лодка теперь совершенно бесполезна.
Она ждала, не дыша, ее пульс гулко отдавался в черепе.
Наконец кабан повернулся и, шаркая, ушел в ночь.
Дакота выдохнула с облегчением. Ледяной ужас, сковавший кровь в ее венах, отступил. Она сжала дрожащее плечо Иден.
— Теперь все хорошо. Все хорошо.
Тем временем их положение оставляло желать лучшего. Дакота слабела от голода, жажды, боли и ужаса. Она не могла унять дрожь в руках, под ногтями запеклась кровь, ладони покрылись ранами.
Она закрыла глаза, борясь со свежим воспоминанием, резким, как медная кровь во рту: широко раскрытые, пристальные глаза, растекающаяся лужа под телом, не красная, как она ожидала, а жуткая, маслянисто-черная.
И нарастающий отчаянный крик, вырывающийся из ее собственного горла…
Дакота отогнала страшное видение. Никак нельзя сейчас терять голову.
Иден была ранена, но Дакота еще не знала, насколько сильно. Им нужно поскорее найти дом этого чудака. Они нуждались в еде, воде и отдыхе.
И тут она увидела дорогу. Заросшая тропа больше походила не на просеку, а на расщелину в зарослях кипарисов.
Дакота напряженно вглядывалась в темноту, в переплетение стволов и лиан, ее сердце гулко билось о ребра, ожог подергивался, как второй пульс.
— Сюда, — прошептала она Иден.
Она почти не помнила, как они пробирались сквозь густую тьму, как их юбки постоянно цеплялись за ветки, сучья и колючки, какие жуткие звуки издавали еноты, как ухала сова, а другая ей отвечала, как в кустах по обе стороны от них шуршали какие-то существа.
Комары кружили вокруг ее лица, кусая через одежду, каждый сантиметр открытой кожи, даже веки. Иден спотыкалась рядом с ней, молчаливая, но страдающая, а Дакота снова и снова поднимала ее на ноги.
Вдруг что-то схватило ее за ноги.
Дакота упала, увлекая Иден за собой. Боль пронзила ее правую икру. Колючая проволока обвилась вокруг ноги, впиваясь в голую кожу.
Фонарик беспорядочно метался, когда она заметила электрифицированную изгородь, увенчанную мотками колючей проволоки длиной в три фута, поваленное дерево, вероятно, упавшее во время сильной бури накануне вечером.
— Смотри, Иден. Это знак. Неважно, от кого, лишь бы он помог, Иден.
Она сделала несколько глубоких вдохов и высвободилась из колючей проволоки, шипя от боли сквозь стиснутые зубы.