Точки над Ё
Шрифт:
Плюхнувшись на стул, я испытала голос:
– Один, два, три. Точно! Ура! С одной стороны. А с другой – положение хуже не придумаешь.
– Ерунда, – отмахнулась бабушка.
И продемонстрировала мне потрясающее умение обращать провальную ситуацию в выигрышную.
Зазвонил телефон. Бабушка сняла трубку.
– Добрый день! Это Игнатов, продюсер с радио. Могу я поговорить с Асей Топорковой?
«Нет!» – испуганно замахала я руками. Если ещё и окажется, что я при голосе, иначе как глупым розыгрышем нашу выходку не назовут.
– Вы можете, –
– Простите?
– Голос у Аси пропал. А я её бабушка, я вам звонила.
– Да, да... Кошмар! – Семён Викторович не на шутку расстроился. – У неё это серьёзно? Надолго? Требуется дорогое лечение?
– Серьёзно-то серьёзно, а надолго ли, кто знает. Рот как рыба открывает, но ни звука.
Я погрозила пальцем – «не увлекайся». Но бабушку несло на волне вранья. Зажатая требованиями текста, бабушка потерялась, а тут легко импровизировала. С мамой было бы точно наоборот: она бы внятно донесла информацию и никогда не стала бы обманывать моё начальство.
– Всякое лечение сейчас по карману бьёт, – продолжала бабушка. – Вот и Асеньке врачи говорят: то надо, это надо, чтобы быстро поправиться. А где нам денег взять? Пенсия у меня маленькая, и Ася у вас с гулькин нос получает, даже в штат не берёте.
Я вытаращила глаза и почувствовала, что снова могу потерять голос – от стыда. Хотела вырвать трубку или нажать на рычаг, но тут Семён Викторович сказал такое, что я действительно онемела:
– Всё понял. Курьер сейчас вам привезёт деньги. Пять тысяч хватит?
– Попробуем уложиться, – ответила моя бабушка-врунишка.
– Десять тысяч, – расщедрился продюсер.
Поразительно: неужели я столь ценный работник? Это он ещё про психбольницу не знает.
– Из зарплаты вычтете? – подозрительно уточнила бабушка.
– Нет-нет, это лечебные, у нас есть статья в бюджете.
Первый раз слышу.
– Бабушка, простите, не знаю имя-отчества...
– Вера Петровна.
– Вера Петровна, умоляю, поставьте Асю на ноги к завтрашнему эфиру!
– На ногах-то она держится, – затягивала бабушка разговор, который явно доставлял ей удовольствие. – Сделаю, что в силах. Она уже хрипит потихоньку, – подмигнула мне бабуля. – А с лекарствами мы точно выздоровеем. Как насчёт штата?
– Передайте Асе, что берём её в штат. И держите меня в курсе, звоните в любое время.
Бабушка положила трубку и гордо сказала мне:
– Вот так-то! А ты боялась. Что б ты без меня делала?!
– Нет слов.
– Для закрепления профилактики выпей-ка ещё гоголь-моголь. Не кривись, мёда добавлю и рюмку коньяку, специально в магазин за ним ходила, мне рецепт Антонина дала.
– Не хочу, гадость. У меня уже всё прошло, то есть восстановилось.
– Продюсеру позвоню! – пригрозила бабушка.
Мы немного поспорили: я не хотела принимать лечебных денег и называла их шулерскими. Бабушка говорила, что мне столько недоплатили, что не зазорно принять, на дело пустить, сапожки у меня каши просят, а на весну так и вовсе нечего обуть.
– «Обуть на весну»! – передразнила
– Больно грамотные! А простофили. Только попробуй не взять денег, я продюсеру позвоню.
Похоже, теперь «продюсер» станет жупелом. А в детстве бабушка пугала меня Бабаем. Не долго. Потому что не могла, отвечая на мои вопросы, описать Бабая. «Страшный-страшный» – и только. С воображением у бабушки плохо, зато с враньём – отлично.
Деньги привезла помрежа Лара. Я трусливо укрылась в своей комнате – вроде бы нахожусь на постельном режиме, притворяться немой было стыдно. Бабушка не отпустила Лару без чая с пирогами. Думаю, они вдоволь наговорились. Абсолютно незаменимый сотрудник, Лара имела склонность к сплетням. Собственно, у Лары было два состояния: либо она мчалась по поручениям, либо, в редкие минуты затишья, доносила информацию, схваченную на лету. Теперь бабушка наверняка получила полные сведения о продюсере Сене и моём окружении на радио.
На следующий день я поняла, что чудодейственная таблетка, которую дали мне Оля и Сергей Владимирович, не только вернула мне голос, но на короткий срок позволила отлепить от себя страдания. «Отлепить» – я не ошиблась со словоупотреблением. Потому что горе своё ощущала в образе тёмного спрута, присосавшегося к моему сердцу. Вчера вечером спрут отлип и повис в воздухе, не касаясь моего тела. Его можно было рассмотреть. Мерзкая тварь, да хоть кровь не пьёт.
Спала я хорошо. Но с утра опять спрут облапил сердце. Я подумывала: не заскочить ли после передачи в Свердловку, не попросить ли ещё у Оли капсулу антидепрессанта. Что может быть глупее, одёрнула я себя, чем лечить несчастную любовь с помощью химии? Только с помощью коньяка! (Благо бабушка запаслась.)
Я опасалась, что известие о принятии меня в штат вызовет недоброжелательность коллег. Из-за экономического кризиса радиостанции сбрасывали жирок: закрывались нерейтинговые передачи, увольнялись сотрудники, тем, кто оставался, срезали зарплату, а обязанности добавляли.
Но меня искренне поздравляли. Наверное, сыграло роль, что от кризиса я тоже пострадала: подготовила две пилотные передачи про книжные новинки, но в эфир их не выпустили, ни копеечки не заплатили. Кроме того, с точки зрения коллег, меня давно следовало взять в штат. Восторжествовала справедливость, и только.
– Будь готова, Ася, – говорили мне, – что кроме «Словарика» тебе подсунут ещё что-нибудь.
Работы я не боялась. Она – единственное спасение от ядовитого спрута. Теперь у меня был стол и компьютер – бывшее рабочее место сокращённого редактора. В ящиках стола скрепки, ручки, заколки для волос и прочая мелочь, то ли брошенная, то ли забытая. Я сложила всё в пластиковый пакет. Отдам при случае. Хотя как буду смотреть в глаза человеку, чьё место заняла, не знаю. Если бы меня приняли в штат месяц или два назад, ликованию не было бы предела. Сейчас тоже, конечно, радовалась, но не в полную силу.