Точки над Ё
Шрифт:
– Вход для посетителей с пяти или по пропускам, подписанным старшей сестрой, – процедил охранник.
Я его возненавидела мгновенно и остро. Счастье так близко и недоступно. Я дала бы охраннику взятку, хотя делать этого совершенно не умею. Но в кошельке купюра в десять рублей и мелочь. На что покупать обратный билет? Позвонить жене продюсера, опять просить помощи?
О, ужас! Я похолодела, вспомнив, что на телефоне кончались деньги, а пополнить счёт я забыла! Если попаду к Косте вечером – пропущу самолёт и завтрашнюю передачу. Если уйду несолоно хлебавши, то придется добираться до Орехово-Борисово, где живут приятели моих родителей, брать у них взаймы. Сколько стоит проезд на метро? Идти пешком, спрашивая дорогу? Найду ли я их дом,
– Проход освободите, – велел мне охранник.
Я стояла каменным истуканом, мешала проходить счастливчикам с пропусками. Они брали из коробки синие полиэтиленовые бахилы, надевали поверх уличной обуви и уходили в заветное нутро больницы. Я села на диванчик и стала думать. Очень хотелось плакать и ругать себя. Надо быть идиоткой, чтобы от аэропорта на такси мчаться, не положить денег на телефонный счёт, не отщипнуть из бабушкиной заначки лишние пять тысяч рублей – сейчас не лишних, а остро необходимых... Стоп, переключись! Самобичевание непродуктивно. Костя говорил: «Ася! Когда тебе хочется поругать себя, переключись на реального виновника твоей проблемы».
Развелось охранников! Скоро у каждого сортира по охраннику поставят. Здоровые мужики, вкалывать бы им у мартена или в шахте, а они днями томятся у входов и выходов. Тупеют от безделья, отыгрываются на бесправных, потешаются над просящими. Уроды! Вот этому конкретному уроду, будь у меня миллион рублей – отдала бы не задумываясь. А имей пистолет – застрелила бы! Чем охранники надёжнее бабулек-пенсионерок, которые прежде на вахтах сидели? Не станут же, в самом деле, брать штурмом больницу. Если и станут, от безоружного ленивого детины не много толку. А с бабулькой я сумела бы договориться, разжалобить.
Опять неправильный ход мысли. Есть подсказка, надо только вспомнить её. Думай! Связано с Костей. Его совет? Нет. Его шутка с глубоким смыслом? Нет.
Вспомнила! Не в начале нашей совместной работы, а позже, когда я почувствовала подлинное уважение к Косте, в щекотливой ситуации стала задавать себе вопрос: «Что бы сделал Костя на моём месте?» Очень помогало.
Итак, окажись Костя без денег, без связи, в чужом городе... Что предпринял бы он? Костя не разгильдяй, он не свалял бы дурака. Но допустим-предположим. Так говорил наш учитель математики: «Допустим, предположим, что в точке «А» прямые пересекаются...» Тогда прямые, точки, треугольники и прочие геометрические понятия улетали из моей головы. Потому что я думала про тавтологию. Я всегда была филологической девочкой.
Костя сообразил бы, что эсэмэски стоят гораздо дешевле звонков. И если у меня на счету остались хоть копейки, возможно, хватит на послание. Вопрос: кому слать эсэмэску? Разумно – жене продюсера, которая обещала материальную помощь. Но я даже имени её не знаю. Папе, чтобы московских друзей взбудоражил? Папа не любит сотовые телефоны, они ему представляются средством экстренной коммуникации. Никогда не звоню ему на сотовый, чтобы просто поболтать, отметиться, в жизни не посылала папе эсэмэсок. Он презирает данную форму общения как вид издевательства над русским языком. Маме послать сообщение? Десять тридцать утра. Вряд ли мама сидит в кабинете. Она запрещает воспитательницам во время занятий с детьми включать сотовые телефоны, принимать звонки. И свой аппаратик оставляет в кабинете, когда инспектирует группы. Хотя мы с мамой уже давно эсэмэсками обмениваемся, каждый день, я не упоминала об этом раньше, потому что наши послания лапидарны: «У меня всё хорошо. У тебя?» – «Отлично! Целую, доченька!» Вот такая современная форма общения матери с дочерью, исключающая жалобы. Написать помрежу Ларе? Она растрезвонит по редакции: «Ася ни с того ни с сего без копейки денег рванула в Москву, а теперь просит на обратный билет. Скинемся, братцы?» Остается Костя. Чудовищно неудобно: я хотела проведать больного травмированного человека, а теперь
Кажется, я снобистски отзывалась о людях, которые не ставят знаков препинания в эсэмэсках. Но вдруг мобильные послания оплачиваются по числу знаков, как телеграммы? Мне надо экономить. Поэтому я выдала одно длинное предложение: «Я внизу меня не пускает охранник нужен пропуск у меня нет денег на обратный билет и на телефоне целую ася».
Ура! Сообщение ушло. Теперь только ждать. Костя не бросит меня в беде, даже если подумает, что я окончательно сошла с ума. Ведь я ему писала, что побыла в психиатрической больнице. Костя решит, что меня рано выпустили. Я не успела мысленно себе диагноз поставить – паранойя или шизофрения – как раздался звонок моего сотового телефона.
– Ася? – встревоженно спросил Костя.
– Ой, у меня денег нет, связь может прерваться в любую секунду, – не здороваясь, выпалила я.
– Входящие звонки бесплатно.
– Да, правда! Как хорошо! Я забыла.
– Ты где?
– Тут, в Москве.
– Где именно?
– В твоей больнице. Посещение больных только после семнадцати часов.
– Понял. А что у тебя с деньгами? Обворовали?
– Вроде того.
– Сиди на месте, не двигайся! Я что-нибудь придумаю.
Приказ не двигаться я почему-то выполнила буквально: замерла, прижав к груди ладони, между которыми покоился сотовый телефон. И потеряла счёт времени. Что там чувство времени! Мне не удавалось навести мало-мальский порядок в своих мыслях, обуздать эмоции, пересилить волнение, вспомнить, как меня зовут и на какой планете живу.
– Кто к Аверину? – спросила девушка в белых брючках и жакетике.
Она выпалила вопрос быстро и слитно.
«Ктокаверину» – что бы это значило?» – подумала я.
– Девушка! – окликнул меня охранник. – Сидит как мумия. Тут, похоже, за вами пришли.
Он меня спас! Выдернул из транса.
– Я, я, я к Аверину! – вскочила с диванчика.
– Пойдёмте, – сказала медицинская девушка. – Бахилы наденьте, дублёнку сдайте в гардероб.
Пока я совершала предписанные действия, она наблюдала за мной насторожённо, критически. Но и у меня медсестра (по возрасту, думаю, она не могла быть врачом) не вызвала симпатии. Я не предполагала, что дизайнеры одежды добрались до униформы. Вместо мешковатого белого халата – стильный костюмчик, брючки и жакетик с синим кантиком по краям воротника-стойки, с карманчиками и манжетами. Рабочая одежда не только не скрывала прелестей фигуры, она их подчёркивала. Безобразие. Перед кем они тут щеголяют? Перед пациентами со сломанными костями?
Приступ ревности действовал лучше, чем самоуговоры взять себя в руки. Однако не до конца растворил мои нервозность, страх, волнение, мои противоречивые чувства – убраться отсюда немедленно (волшебным образом телепортироваться домой) и одновременно – припасть к груди Кости, который защитит меня от всех невзгод. Я вошла в палату, обретя способность внятно говорить, но не анализировать, что произношу.
Палата представляла собой квадратную светлую комнату. По одной стене – две кровати, разделённые тумбочками, напротив – обеденный стол с телевизором, в углу раковина. Шикарно, как в американском фильме про «Скорую помощь». Не то что в нашей областной больнице, где бабушке и маме (в разное время) случилось лежать. Там был полевой госпиталь – по десять коек в палате, тюремная духота, страдающие женщины под сиротскими байковыми одеялами...
Костина кровать находилась у окна, на другой кровати лежало бесформенное тело, покрытое с головой, как покрывают усопшего. Около Костиной постели стоял стул, он молча показал на него – садись.
Я всегда мечтала в положении «сидя на стуле или в кресле» сохранять ровную, как у пианистки, спину. Не удавалось: либо за осанкой следишь, либо в разговоре участвуешь. А тут получилось само собой. Присела на краешек стула, в позвоночнике – штырь – ни согнуться, ни разогнуться.
– Здравствуй, Ася!