Точки пересечения

Черненок Михаил Яковлевич

Теплый солнечный вечер уже кончался, когда Бирюков вошел в сумрачный подъезд десятиэтажного дома, где находилась квартира Лели Кудряшкиной. Остановившись перед знакомой дверью, нажал кнопку электрического звонка — звонок не работал. Пришлось постучать. В квартире никто не отозвался. Антон постучал сильнее — опять тишина. После третьей попытки открылась соседняя дверь слева. Выглянувшая на лестничную площадку белоголовая чистенькая старушка с любопытством оглядела Бирюкова:

— Ленка сегодня чего-то подзадержалась на работе. Должно, позднее заявится.

— Во сколько, примерно? — спросил Антон и посмотрел на часы, показывающие пять минут десятого.

— Дак, кто ее, молодуху,

знает, во сколько. Придет. Она всегда ночевать домой приходит, — старушка еще раз окинула Антона взглядом. — А ты кто, знакомый ей будешь?

— Я из милиции буду — Бирюков показал удостоверение. — Можно, подожду у вас в квартире?

Старушка заглянула в развернутые корочки:

— Почему б нельзя. Я живу справедливо, милиции не пугаюсь. Ты, случаем, в телевизерах не разбираешься? В прошлом месяце чего-то речь отнималась, а теперь соображение пропало.

— У кого? — занятый своими мыслями, спросил Антон.

— Дак, у телевизера. Речь слышна, а соображения нету.

— Ах, изображение… — Антон засмеялся. — Сейчас, бабуся, посмотрим, почему он «соображать» перестал.

Следом за старушкой Бирюков вошел в комнату с каким-то необычным для городской квартиры крестьянским уютом. Со старомодного карниза, укрепленного над широким окном, спускались тюлевые шторы, сквозь которые виднелась лоджия, усаженная, словно палисадник, яркими цветами. Сбоку от окна, в углу, стоял «Рекорд» с небольшим экраном. Антон подошел к телевизору, щелкнул кнопкой стабилизатора и стал искать причину, отчего «пропало соображение». Неисправность оказалась пустяковой — надо было всего лишь отрегулировать частоту строк. Когда «Рекорд» заработал, старушка радостно всплеснула руками:

— Гляди-ка! Еще чище стал казать, чем раньше! — И повернулась к Бирюкову. — Сколько за ремонт возьмешь?

Антон отмахнулся:

— Я ничего не ремонтировал.

— Дак, телевизер-то заработал! Вот когда у него речь отнилась, я на ателье мастера приглашала. Он также мигом поломку устранил, но пятью рублями не побрезговал.

— Мастера бывают разные.

— Это так. Один от души работу исполняет, другой — лишь бы деньгу заколотить, — старушка гостеприимно усадила Бирюкова на простенький диванчик. — Ты по какому делу к Ленке?

— Кое-что узнать надо.

— Коль надо, узнаешь. У нее что на уме, то и на языке. Простецкая девка. Вот муженек у нее был, Мишка, тот другой закваски… Прикидывался ученым работником, по дальним командировкам колесил, а как милиция разобралась… Книжками, сукин сын, спекулировал. И, видать, крупно ворочал. Когда после суда имущество из квартиры стали забирать, полнехонький грузовик одними книгами нагрузили. Ленка-то в панику ударилась, как Мишку посадили. Прибежала ко мне в слезах: «Чо теперь делать, баба Зина? Без копеечки осталась, хоть в петлю полезай». — «И-и-и, — говорю, — в твои ли годы о петле думать! Устраивайся на работу, берись за ум да подыскивай работящего мужа, а не своди судьбу с кем попало». Полный вечер правила Ленке мозги. Послушалась. На завод поступила, дырки какие-то там сверлит. А то?.. Если с душой, можно и на дырках хорошо зарабатывать. Теперь Ленка повеселела. Выпивку бросила, не курит, из парней никого не водит. Редко по воскресеньям забегает к ней один, Мишкин дружок. Вроде присматривает. Наружностью видный, а по манере поведения — чижик-пыжик с крашеными волосами. Работает, Ленка сказала, карлсоном в ресторане…

Бирюков улыбнулся:

— Наверное, гарсоном? По-русски — официантом.

— Может, и так. Я иностранных слов не понимаю. Знаю, по телевизору Карлсона показывали, который с моторчиком, как самолет, летает.

Бирюков, словно уставший спортсмен на дальней дистанции, почувствовал второе дыхание. Разговорчивая

старушка показалась ему бесценным кладом. От нее можно было получить сведения не только о Леле Кудряшкиной, но и о семье Харочкиных, живущих, как выяснилось, «через стенку от Ленки». Осторожно задавая вопросы, Антон едва успевал запоминать информацию. Прежде всего баба Зина — так называли старушку соседи, а по паспорту Зинаида Григорьевна Петелькина — «обсказала» Антону свою судьбу. Жизнь ее прошла в колхозе. Полвека трудилась дояркой, теперь на заслуженной пенсии. Перебраться из деревни в город сманила внучка Нинка — по фамилии тоже Петелькина. Нинке двадцать четыре года. Замуж пока не собирается. Работает водителем троллейбуса на пятом маршруте и до того «принципиальная», что даже родную бабку, когда та едет в ее троллейбусе, заставляет расплачиваться за проезд. Учится Нинка на третьем курсе заочного института — хочет стать начальницей над всеми троллейбусами. Сегодня внучке выпала вечерняя смена, поэтому придет с работы в первом часу ночи. К городской жизни баба Зина, можно сказать, уже привыкла, весь Новосибирск вдоль и поперек объездила. С соседями живет мирно, хотя такие, как Харочкины, ей очень даже не нравятся.

— Почему? — спросил Антон.

— Ну их к лешему… — старушка махнула сухонькой рукой. — О себе много заботятся. Когда вот эту, где живем, кооперативную многоэтажку распределяли, так Евген Евгеныч дополнительно к своей квартире хотел и Нинкину заграбастать. Дочка, видишь, у Харочкиных на выданье, Анжелка. Себе плановали — трехкомнатную, где теперь живут, а дочке — Нинкину. Хорошо, начальство городское на дыбы поднялось за Нинку, не то облизнулась бы моя внучка с кооперативом.

— А как вообще Харочкины?..

— Куркули нелюдимые.

— Дочь их как?

— Анжелка… Непутевая. И внешностью не удалась, и по манере поведения никуда не годится. Табак курит в открытую при родителях, вино пьет без меры. Нынче в майские праздники чуть тепленькая подъехала на такси к дому. Какие-то ребята с ней были, куражилась перед ними, — старушка понизила голос. — Не знаю, правда — нет, но Ленка Кудряшкина на днях сообщила мне новость, будто забеременела Анжелка и сама не знает от кого: то ли от учителя, то ли от ресторанного карлсона… Этот, ресторанный, вроде бы не прочь жениться на Анжелке, но такое приданое заломил, что у Людмилы Егоровны и Евген Евгеныча глаза на лоб полезли… Ничего, очухаются — заплатят жениху, сколько тот ни запросит.

— Такие богатые?

— Очень даже. Ты зашел бы к ним из интересу. Правда, грязновато в квартире, но чего только там нет!.. — старушка вздохнула. — Нинка меня грызет, мол, надо новую мебель заводить. Говорит, во всем Новосибирске ни у кого такого старья, как у нас, не сыщешь. А мне жалко уничтожать вещи. Они хоть и не модные, но трудом нажиты. У Харочкиных же — все по последней моде. И все дорогое. Недавно такую люстру подвесили — глядеть боязно. Людмила Егоровна хвасталась, будто из заграничного стекла, стоимостью… Сколько, думаешь? Две с лишним тыщи! Это, считай, однокомнатная кооперативная квартира под потолком висит. А вдруг оторвется?..

— Да-а-а, — стараясь поддержать установившийся со старушкой контакт, протянул Бирюков и сразу сменил тему: — Зинаида Григорьевна, вы говорили, что ресторанный гарсон по воскресеньям забегает к Кудряшкиной. Как же, в таком случае, его отношения с Анжеликой?..

Петелькина трубочкой вытянула губы:

— Сама дивлюсь. К слову, раньше Ленка с Анжелкой душа в душу жили: покуривали вместе, выпивали. А последнее время, примечаю, между ними вроде черная кошка пробежала. Может, со зла Ленка на Анжелку ляпнула. У нее такое бывает. Невзлюбит человека, как бодливая корова становится.