Todo negro (сборник)
Шрифт:
Лишь когда Джим Джонс рухнул навзничь, Джеремайя понял: стрелял не ирландец, а он. «Кольт» будто сам прыгнул в руку. Юноша не заметил, как взвёл курок и нажал на спуск. Может быть, это сделал не совсем он?
Джонс ещё дёргался, царапая шпорами землю. Джеремайя заглянул ему в глаза. Впервые он убил человека. «Впервые»… Так странно звучит — будто готов был сделать это ещё не раз. Хотя почему «будто»?
Ради Элис он был готов на всё. Сейчас это стало абсолютно ясно.
А сочтёт ли Господь убийством смерть того, кто сразу же воскреснет? Имеет ли Господь силу в Новом Орлеане, где столь
Имеет ли всё случившееся отношение к промыслу Господа?
— Ничего, шкет. Я вернусь за ней. В следующий раз. Надеюсь, у вас будут дети…
Джеремайя мог выстрелить снова, но дорога в Австралию должна быть трудной. Он спокойно смотрел, как враг испускает дух.
Элис обняла его.
Сейчас было не время для слов о любви. Тем более — для поцелуя. Но Джеремайя Смит понял, что его любят. А ещё — что даже если Мама Бриджит выписала ему аванс, теперь-то он точно стал мужчиной. Не потому, что убил, конечно.
Потому, что принял ответственность за дорогого человека и мог его защитить.
На палубе парохода Джеремайя глядел в сторону Сент-Луиса, но думал об Австралии. С каждым годом туда ссылали всё меньше преступников. Скоро эта жестокая земля сделается обыкновенной колонией. А значит, Джиму Джонсу станет гораздо проще возвращаться.
Но юношу это не пугало. Левой рукой он приобнял любимую, а правую положил на рукоять револьвера.
Последний из
Меня нередко спрашивают, почему я так выгляжу и что я вообще такое.
Кто-то сразу, кто-то — спустя время, решившись. Некоторые спрашивали через несколько лет, в подпитии или между делом. Большинство, впрочем, понимает: глупо задавать вопрос, ответ на который лучше не знать. Либо я просто кажусь им слишком страшным. Это неудивительно и меня вполне устраивает.
Эльфийка спросила утром, когда я уже собирался.
— Это долгая история. Времени рассказывать нет.
Милейшее создание: кожа — как молоко, тоненькие стройные ноги, почти детское личико, хотя ей наверняка лет сто от роду. Один глаз зелёный, другой голубой. Ну и ушки, которые многим так нравятся — даже тем, кто вообще-то презирает эльфов. Красавица явно стоила дороже суммы, в которую обошлась, но у меня к деньгам отношение серьёзное. Условия оговариваются заранее и не меняются, половина монет вперёд. Касается любой сделки: не важно, кто кому платит. Правила всегда одни.
Я натянул плотные кожаные штаны, затем сапоги, сунул кинжал в голенище. Застегнул пояс, на котором таскаю широкий тесак. Ещё один кинжал, маленький — в левый рукав куртки. Накинул глубокий капюшон, без которого не хожу: мою харю лучше лишний раз не светить.
— Прощай.
В городишке было всего две таверны — но хорошо, что хоть так. Я не останавливаюсь в том же месте, где меня ждут.
Радует, когда встречу назначают ранним утром. По моему опыту — это черта деловых. Тех, кто не доверяет вечернему шуму: ведь только кажется, будто во всеобщем гаме никто тебя не слышит. Наивно. Кому надо — подслушают, а вот на рассвете подобраться сложнее.
Таверну я обошёл ещё накануне, только приехав в город. Выяснил,
Внутри было тихо, накурено, наверняка неприятно пахло — но с запахами у меня определённые проблемы. Забулдыга храпел посреди зала, скрюченная бабка неловко мела пол. Свечи за ночь оплавились, камин потух. Наверное, было холодно. Тепло я более-менее чувствую, холод — практически нет.
Я сразу понял, кто именно меня ждёт. Вон тот, в углу.
— Ты Гор или Бирн?
Характерный голос. Переливается, словно ручей журчит или хороший музыкант водит смычком по струнам. Сразу ясно, кому такой принадлежит…
— Гор.
— Значит, Бирн опаздывает. Присаживайся. Меня зовут Ойлимайоллмэйр.
Об древние имена всегда язык сломаешь. Но раз «-мэйр», значит — не из простых. Не из таких, что за пару медяков ложатся с постель с любым путником, даже с уродом вроде меня. Нет-нет-нет, тут совсем другая ситуация. Он знатен.
Это был эльф, разумеется. Вполне типичный. Ростом не меньше двух метров, стройный, гибкий, бледнокожий, с ухоженными длинными волосами, из которых торчали кончики заострённых ушей. Ойли, как я сразу решил его называть, носил красивый камзол и сорочку с накрахмаленным воротом. На его тонких пальцах были длинные ногти и дорогие перстни. Возраст, как обычно у ихнего племени, не определишь: может быть двадцать, пятьдесят, сто, триста. Иной раз и больше.
Ойлимайоллмэйр наклонился ко мне, заглянул под капюшон. Он оказался из тех, кто спрашивает сразу.
— Кто ты такой?
— Человек.
— Я знаю, как выглядят люди. Не так.
— Родился человеком. Это долгая история, а у нас деловой разговор.
— Твоя правда, Гор. Если сговоримся, будет достаточно времени на долгие диалоги. Расскажешь свою историю, а я сам… о, могу поведать много разных. Я хороший собеседник.
— Не люблю истории.
— А что ты любишь, Гор?
— Работать.
— Работу я предлагаю интересную, об этом можешь не беспокоиться.
— Похоже, мне везёт на дела с эльфами.
— В смысле?
— Да так… шутка. Просто только что из-под эльфийки вылез.
У меня с чувством юмора не очень, а эта шутейка оказалась из совсем уж неудачных. Эльф разозлился. Я определённо затронул его за живое.
— И зачем ты об этом упомянул, Гор? Тебе захотелось задеть меня, да? Оскорбить мой древний народ? Для чего были эти слова?..
— Спокойно, спокойно! Мне плевать, на кого работать. И твой народ я не оскорблял. Посмотри сам: думаешь, подобной образине кругом рады? Что люди, что эльфы, что гномы. Если хочешь знать, я твою соплеменницу даже не трахал.
Ойлимайоллмэйр удивился. Так удивился, что его гнев вмиг прошёл.
— А что же ты с ней делал?
— Долго объяснять.
— Ладно, как-нибудь потом… давай дождёмся Бирна.
Бирн опоздал, но не слишком. Это оказался крепкий мужик лет тридцати пяти, с густой бородой и гладко выбритым черепом, в новенькой кольчуге. У него был широкий лоб и суровые светлые глаза, свёрнутый нос и вытатуированные на шее узоры — они уходили под воротник, наверняка покрывали всё тело. Брутальный малый.