Тогда ты молчал
Шрифт:
Мона осторожно опустилась на корточки рядом с трупом. Бергхаммер и Фишер стояли спиной к ней перед открытой дверью на террасу и о чем-то тихо спорили, не вовлекая ее в разговор, но сейчас ей было все равно. Это дело стало сейчас ее делом, только ее, и никто, не говоря уже об этих ее коллегах, не заберет его у нее. Она посмотрела на открытый рот жертвы и подумала, что убийца хотел заставить ее молчать даже после смерти. Она притронулась к бледной морщинистой коже, к нижней части живота, изуродованного множеством небольших зияющих ран, нанесенных, видимо, острием ножа. Клеменс Керн был прав. Жестокость убийцы возрастала. Она осмотрела пол вокруг трупа. Крови было относительно немного, и это означало, что преступник наносил ранения жертве уже после ее смерти. Почерк серийного убийцы проявился на сто процентов.
«Чрево,
Что это было? Мона покачала головой, пытаясь прогнать странную мысль.
«Еще плодоносить способно…»
«Убийца, — вдруг подумала она, — имеет родственную связь с жертвой».
Он молод, он думает, что она… Мона решила не развивать эту мысль до нужного момента. Она запомнит эту — ну, скажем, идею, — она, которая вообще не верила в такие вещи, как интуиция! Завтра она обсудит ее с Клеменсом Керном. А сейчас более важным было другое. Например, две буквы, вырезанные на теле.
D-U [28]
Это не было неожиданностью. Фраза должна была продолжаться именно так, если изначально в нее вкладывался смысл D-A-M-A-L-S W-A-R-S-T D-U… [29]
Кто «был» или «была» — и когда? И почему? Кто может быть следующей жертвой — не считая Фабиана и Розвиты Плессен?
Две патрульные полицейские машины стояли перед их усадьбой, один полицейский лично охранял Плессена и его жену. Этого, по мнению Моны, все равно было недостаточно, учитывая огромную территорию и отдаленность усадьбы, но на большее разрешения добиться не удалось. Не хватает людей. При любых неблагоприятных обстоятельствах в первую очередь экономят на персонале. Неудивительно, что никто сейчас не хочет идти на эту работу.
28
Ты (нем.).
29
Тогда ты был(а)… (нем.).
Мона повнимательнее рассмотрела обе буквы. И эти ранения были нанесены после смерти. Мона взяла руку погибшей и повернула ее. Внутри локтевого сгиба и с тыльной стороны кисти осталось множество следов уколов — Хельга Кайзер из-за болезни, видимо, постоянно вынуждена была получать инъекции. Один из следов был свежее, чем остальные. Наверное, у Хельга Кайзер в крови тоже будет обнаружена чрезмерная доза героина.
Они могли бы спасти эту женщину. Моне просто надо было остаться возле нее — ничего больше. Даже если бы это сказалось невозможным, то следовало затребовать скрытую охрану. Они бы уже схватили убийцу. Этого не произошло, потому что у Бергхаммера не хватило терпения. И потому что Мона не отстояла свою точку зрения. Он ее начальник, но он допустит ошибку, и ей надо было более настойчиво указать ему на это.
Такое с ней больше не повторится. Никогда.
— Мартин, — обратилась она к нему, все еще сидя на корточках возле трупа.
Бергхаммер повернулся и посмотрел на нее, не говоря ни слова.
— Нам сейчас следует провести обыск в доме.
— Конечно, — наконец ответил он и подошел к ней.
Его массивное лицо было серым от усталости. Мона встал и посмотрела ему прямо в глаза.
— Мы сделали огромную ошибку, — сказала она.
Бергхаммер опустил глаза. Впервые, с тех пор как она его знала, она заметила, как он сдал. Во всех отношениях.
— Да, — подтвердил он и несколько раз кивнул головой, словно пытаясь убедить себя, что это действительно так.
— У нас мало времени, — произнесла Мона. — Этот… он только и ждет следующего шанса.
— О’кей. Начнем.
— Плессенам сообщили?
— Да.
— Полицейским, которые их охраняют?
— Да, — он отвечал ей, словно школьник своей учительнице.
5
Найти кабинет Фабиана было непросто, но Давиду повезло. Во-первых, потому что кабинет находился на первом этаже, а не на втором, рядом со спальнями. А во-вторых, пол всего первого этажа был выложен мрамором.
Давид вспотел — не только от волнения, но и потому что в помещении было тепло, даже душно. Пахло пылью. Он осторожно закрыл за собой дверь. Окно напротив двери было оснащено наружными жалюзи. Давид осторожно опустил их, и окно оказалось полностью закрытым: теперь свет уже не пробивался наружу. Давид включил верхнее освещение. Даже если жалюзи где-то имели щели, все же ровный постоянный свет был менее подозрителен, чем мечущийся туда-сюда луч карманного фонарика.
Он осмотрелся. Особой ухоженностью кабинет не отличался. Пол был покрыт дешевым ковролином коричневого цвета, перед письменным столом стоял складной стул из черного пластика, с правой стороны от Давида находились хрупкие на вид металлические полки с книгами. Давид бросил взгляд на названия. Вирджиния Сатир. Никогда не слышал. Жан-Поль Сартр, «Смерть в душе». Фамилию автора он откуда-то знал, наверное, еще со школы, но название было ему незнакомо. Затем шел ряд книг, написанных самим Фабианом. Давид нашел не менее пяти различных названий, все они издавались неоднократно, и это его впечатлило.
Он повернулся к столу, открыл ящики, но нашел в них лишь кучу старых шариковых ручек, старые тюбики с клеем, маркеры, определенно уже высохшие, копировальную бумагу, очевидно, предназначенную для принтера, находившегося под столом. Он закрыл ящики, опустился на колени и открыл контейнер. Здесь он кое-что нашел. Отдельные папки в подвесной картотеке были помечены датами, разница между которыми составляла четыре дня. Это могли быть только документы, касающиеся семинаров. Давид вынул папку, находившуюся ближе всех. Вторник, 22.07 — пятница, 25.07. Действительно, в папке находился список их группы, но больше там ничего не было, тогда как другие папки казались значительно толще. Давид вытащил наугад одну из них. Кроме перечня фамилий он обнаружил написанные четким почерком заметки, касающиеся каждого из участников. Почему же не было таких заметок по последнему семинару? Возможно Плессен писал их уже по окончании занятий.
Он изучил список участников своей группы. Были записаны все, с адресами и телефонами. Давид переписал данные Гельмута, не явившегося сегодня на семинар. У Гельмута была неблагозвучная фамилия Швакке [30] .
«Она ему подходит», — подумал Давид. Он подвесил папку обратно в картотеку. Результат был не особенно выдающимся по сравнению с усилиями, затраченными на то, чтобы забраться сюда. Он уселся на раскладной стул, включил компьютер и стал с нетерпением ждать, пока загрузится этот аппарат, страдающий старческой немощью. Наморщив лоб, Давид просматривал перечень инсталлированных на компьютере программ и обнаружил, что он даже не подключен к Интернету. Давид попытался открыть один из файлов, но они были защищены паролем. Он ввел слово «Розвита», затем «Фабиан», но оба пароля оказались неверными. Потом он набрал «Самуэль», затем «Сэм», затем «Плессен».
30
На одном из немецких диалектов «слабый».
Ничего не подходило.
Давид, разнервничавшись, выключил компьютер.
Гельмут Швакке. Тот ли это человек, на которого следовало обратить внимание? Он вспомнил перекошенное лицо Гельмута, каким оно было во время обеда, после того как он расположил свою семью с такими катастрофическими для себя результатами. Что чувствует человек, которому говорят, что было бы лучше, если бы он вообще не родился? Печаль? Тоску? Отчаяние? Ненависть? Или это зависит от ситуации? Давид вспомнил его застывшие глаза, деланное безразличие. Ну и что из этого? Он вздохнул.