Тогда ты услышал
Шрифт:
Домашний врач смущенно посмотрел на нее, потом обиженно кивнул и вышел из комнаты.
— Я вам не очень-то помогла, — сказала Карла Амондсен Моне.
Ее голос звучал глухо, что, вероятно, было связано с приемом медикаментов.
У Моны был трудный день. Специальная комиссия «Константин» работала круглые сутки, одно совещание переходило в другое, некоторые из них проходили среди ночи. Да еще эта постоянная езда туда-сюда на машине! Никто не выспался. И при этом расследование по-прежнему находилось в той фазе, когда сведения — то есть свидетельские показания — только
— Мне очень жаль, — произнесла Карла Амондсен, снова глядя только на Мону, избегая смотреть на Штрассера.
Теперь на ее щеках появился румянец, и вообще она выглядела бодрее. Можно было надеяться, что она больше не будет плакать. Плачущие люди сильно выбивали Мону из колеи.
— У нас очень много вопросов, — сказал Штрассер и погладил свои поседевшие усы.
— Да, — согласилась Карла и ненадолго закрыла глаза.
Ее пышные темные локоны спутались. Когда она медленно и тяжело привстала и подняла повыше подушку, на которую оперлась спиной, стал ощутимее слегка кисловатый запах пота и болезни.
— Знаете, я хотела уйти от мужа. Поэтому в воскресенье меня не было в его доме. Я хотела переехать. Вместе с Анной.
После этого заявления она сделала паузу. Кажется, она считала, что сообщила очень важную новость, но это уже было известно. Друзья Амондсенов сообщили Моне о предстоящем разводе. Но все равно, рассказав об этом, она дала понять, что готова сотрудничать.
— Анна — это ваша дочь? — спросила Мона, умышленно не глядя на Штрассера.
Когда те, кто снимает показания, переглядываются между собой, это выбивает говорящего из колеи. Иногда это тактически выгодно, но не на этот раз. Четырехлетняя Анна сейчас находилась у родителей Амондсена.
— Да. — Опять слезы, катящиеся из-под закрытых век.
Мона решила проигнорировать их.
— Извините, но мы должны задавать подобные вопросы.
— Что? — Карла Амондсен взяла себя в руки.
Мона подала ей платок. Невольно вспомнилась Карин Столовски. Сцена практически идентична той. Мужчины заставляют женщин плакать. Так или иначе.
— Вы хотели уйти от мужа. Давно вы так решили и почему?
И снова Карла Амондсен начала всхлипывать.
— Вы поняли мой вопрос?
— Да. — Она высморкалась.
— Итак, давно ли и почему?
— Я решилась на это примерно две недели назад. Из-за другого мужчины.
— Вашего врача? — вставил Штрассер, и Мона с удивлением увидела, что Карла Амондсен улыбнулась сквозь слезы.
— Йозеф! С чего вы взяли?
Штрассер тоже улыбнулся. Карла Амондсен казалась ему привлекательной, это очевидно.
— Если вы влюбились в другого мужчину, это ваше личное дело, — по-отечески, успокаивающе сказал Штрассер. — Если это никак не связано с нашим делом, можете не говорить.
Ее лицо снова посерьезнело, но глаза на этот раз остались сухими. Спустя некоторое время она произнесла:
— Меня не было рядом, когда я была нужна Роберту.
— Что вы имеете в виду? — спросила Мона.
— Если бы я была рядом, Роберт поехал бы на работу на машине, а не на трамвае. Тогда этого не случилось бы.
Оба удивленно посмотрели на нее.
— Откуда вы знаете? — спросил Штрассер.
Снова у Карлы Амондсен изменилось выражение лица. Теперь оно стало печальным. Есть люди, которые выглядят лучше всего, когда чем-то опечалены. Карла Амондсен принадлежала к их числу.
— Знаю, и все. В тот вечер шел сильный дождь, а Роберт ненавидит, когда сыро. Объяснить это трудно… Я думаю, что он хотел себя наказать или что-то в этом роде.
Штрассер наклонился вперед и легонько дотронулся до ее руки, лежавшей поверх одеяла.
— Вы считаете, что он хотел себя наказать за то, что не сумел быть вам хорошим мужем?
Она как будто с облегчением улыбнулась — радуясь, что ее поняли.
— Да. Именно так. Это было для него очень характерно.
— В тот день вы разговаривали с ним по телефону?
— Нет, за день до этого. Я беспокоилась за него. — Она замолчала.
— Вы думали, он мог что-то с собой сделать?
Она кивнула.
— Он говорил что-то в этом роде? Или намекал?
— Нет. Я… Я просто очень была ему нужна. Он часто говорил это раньше. Раньше, когда все еще было хорошо. Он всегда был таким… беспомощным.
— И вы не выдержали? — Штрассер говорил как психоаналитик, и Мона почувствовала что-то вроде зависти.
Она никогда не смогла бы так. Он был таким чутким и всегда говорил вовремя и к месту.
— Да, в общем-то, — сказала Карла Амондсен. — Я такой человек, которого время от времени нужно просто оставлять в покое. Мне нужен мужчина, который может за себя постоять. Который не зависит от меня. Который силен сам по себе.
И в этот момент Мона почувствовала, что эта женщина что-то умалчивает.
Она хотела вмешаться, но Штрассер уже задал следующий вопрос, относящийся к вечеру, когда было совершено преступление, и касающийся алиби Карлы Амондсен. В момент совершения преступления она была с двумя подругами в кино. В процессе этого диалога Мона забыла, о чем хотела спросить: был ли другой мужчина единственной причиной развода.
— Мне кажется, так мы далеко не продвинемся. — Штрассер говорил с полным ртом.
После допроса Карлы Амондсен он уговорил Мону пойти с ним вместе ужинать, и вот теперь они сидели в неуютной пустой пиццерии с обшитыми деревом стенами и цветными стеклами в окнах. Штрассер ел пиццу «Ломбарда», Мона — салат «Ницца» с уксусом.