Токийский декаданс (Topazu: Odishon)

Мураками Рю

Он отвез нас в ресторан. Только не такой, как обычно, дорогой и роскошный, как на Роп-понги и Сибуя, а в такой, какие располагаются в жилых районах типа Итигая и Сэндагая, там, где на темных аллеях одиноко блестят неоновые рекламы.

Юми умудрилась и тут болтать постоянно. Мы сели за четырехместный столик, он напротив меня, Юми от меня справа. Она щебетала в основном о фильмах. Поедая краба с овощами, я вспомнила фильм, в котором актриса гладила напротив сидящего партнера ступней между его ног, и мне захотелось сделать то же самое. Юми выклянчила у него вина, он согласился только на один стакан, но налил и мне тоже.

Когда

ужин закончился, было уже за десять. Он предложил разъехаться по домам, но Юми уже опьянела с двух стаканов вина и не хотела возвращаться, пока он ее не поцелует. В конце концов они договорились полчаса посмотреть фильм у него дома на Минами Аояма. Он предупредил нас, что снимал не сам, а просто помогал с освещением и что этот фильм делала фирма его друга. В фильме никто не участвовал, кроме белой комнаты, в которой медленно играли друг с другом свет и цвет. Мне очень понравилось. Протрезвев, он развез нас по домам на темно-фиолетовом БМВ. Юми спала на сиденье рядом с водителем, опьяневшая всего лишь от двух стаканов. Когда бна начала сопеть, он впервые за сегодняшний вечер обратился персонально ко мне:

– Послушаем музыку?

– Как хочешь, – неожиданно для себя сердито ответила я.

Однако, начав напевать главную тему Линды Ронстадт из старого диснеевского фильма, я услышала, как он насвистывает соло тромбона оттуда же.

Шоссе 246 было все окутано дымом и туманом, свет фар, летящий впереди, напоминал две длинные неоновые трубки, а на их дальних концах снимался мой, только мой фильм.

На кухне сидел папа в пиджаке. На столе лежала мамина записка:

Сегодня гуляем с Кэйити. Вернемся поздно.

– На концерте была? – спросил папа, подперев щеку рукой. – Было весело?

– Да как всегда.

– С кем ходили?

– С Юми.

– На такие зрелища обычно с мальчиками ходят.

– Он нас там ждал.

– Понятно. s

– Он подвез меня.

– У него машина?

– БМВ.

– Богатый, должно быть.

Я снова сделала ему сэндвич. Перемудрила с тунцом, и хлеб лопнул, но папа, достав банку пива из холодильника и попросив меня положить побольше горчицы, с радостью съел его. Мне позвонила Юми и оглушила новостью, что он дал ей номер своего телефона. Я пожелала папе спокойной ночи, забралась в постель и расплакалась.

Мама Юми ждала меня у ворот школы. Мы отправились в кафе. На ней был надет красный костюм, но волосы оставались неприбранными. Глаза закрывали солнечные очки. Она просыпала сахар и пролила молоко, извинилась перед официанткой и, вытащив из сумочки салфетки, вытерла столик сама. Затем сообщила мне, что Юми уже три дня не ночевала дома. Я соврала, что ничего не знаю, но мне стало грустно, когда я представила, как Юми сидит с ним в его доме, попивает винцо и смотрит красивые фильмы про комнаты и волны. Когда мы получали билеты, он пялился на теня! Наверное, счастье все же прячется где-то между мной и мамой.

Мама копошилась с чем-то на кухне, папа с братом резались в “Метроида”, когда он позвонил мне.

– Извини, что так поздно.

– Ты знаешь мой номер?

– Я хочу встретиться.

– Ночью не могу.

– Давай завтра. Я подъеду к… “Фрут Пар-лор”, где мы тогда сидели.

– Что с Юми?

– Она ушла домой.

Он ждал меня все в том же серо-голубом блузоне, попивая дынный сок. У меня не оказалось времени переодеться, и я пришла в школьной форме. Увидев наше отражение

в огромном зеркале “Фрут Парлор”, я решила, что оно смотрится неестественно.

– Хорошо выглядишь.

– В смысле?

– Твоя форма.

– Спасибо. Но я особой радости не испытываю.

– Почему?

– Я кажусь уродиной.

– Ничего подобного.

Вчера после его звонка папа спросил, кто это был. Я замешкалась, а Кэйити, ехидно посмеиваясь, брякнул, что наверняка это мой любовник. Рассердившись, я вырубила его приставку. Мама наорала на меня, затем на папу, заявив, что мне уже семнадцать и пора бы прекратить задавать мне подобные вопросы. А папа в ответ кричал на маму, утверждая, что он никому не собирался мешать, просто спросил, кто звонил. Я вся в слезах убежала к себе, выключила свет и, лежа в темноте, продумала все вопросы, которые собиралась ему задать. Однако, увидев его лицо и вдохнув незнакомый сильный аромат его одеколона, я обрадовалась настолько, что забыла обо всем на свете.

– Ты виделась с ней?

– С Юми? Нет.

– Когда встретишься… нет, поскорее встреться и передай ей вот это.

Он протянул серебристый конверт. Стыдливо потупившись и стараясь смотреть в окно, я ущипнула себя за ладонь и подавила поднимающееся изнутри желание разрыдаться.

– Что это?

– Письмо.

– Что там?

– То, что обычно в письмах пишут.

Я передам. Только оставь меня в покое и не мучай больше!

Ощущая, как к горлу подкатывает комок и как готовы вырваться наружу слезы, я встала, вынула из кошелька монету в пятьсот иен и положила на стол. А затем вышла из кафе. Он остался. Я добежала до соседнего магазина, заперлась в туалете и, спуская воду раз за разом, начала плакать. Женщина-охранник пару раз стучалась ко мне, пытаясь выяснить, все ли в порядке, но оба раза я была не в состоянии ответить. Письмо случайно выпало из нагрудного кармана в унитаз, и я, испугавшись, достала его. Намокнув, конверт стал просвечивать. Письмо было написано довольно крупным почерком, и я различила одно слово.

Убью.

Мои руки задрожали. Перестав рыдать, я протерла конверт туалетной бумагой, но слова проявились еще четче. Глубоко вздохнув, изгоняя остатки слез из горла, я вскрыла конверт.

Если кому-нибудь расскажешь – убью. И твою семью тоже убью.

Вернувшись домой, я сразу же позвонила Юми. Сначала ее мама сказала, что она больна, но затем Юми подошла к телефону. Ее голос сильно охрип.

– Ты заболела?

– Да.

– Простудилась?

– Немного.

– У тебя голос сиплый.
– Да.

– Совсем тебя не узнаю. Тебе так плохо? ^ Сейчас да.

– Давай как-нибудь встретимся!

Я так и не смогла рассказать о письме. Когда я уже собиралась положить трубку, Юми, надрывая горло, вдруг произнесла:

– Не встречайся с ним!

Он позвонил мне еще раз. Я не смогла ему отказать, и мы увиделись там же, в кафе “Фрут Парлор”. Я солгала, что передала письмо, а он позвал меня к себе домой посмотреть фильм о красивых немецких замках и реках. Я позвонила предупредить родителей. Мама сказала, что папа уехал в командировку на Кюсю, и разрешила мне поехать. Мы заскочили в “Никлас”, взяли пиццы с анчоусами и кукурузой и поехали к нему. Вместо немецких замков и рек на экране телевизора передо мной предстала связанная голая Юми, над которой издевались различными способами. Мне стало страшно, но он сказал: