Толерасты
Шрифт:
— Николай Владимирович, — развел руками нечаянный свидетель, — я бухгалтер, а не адвокат.
— Да я, блять, в курсе, — скривился тот. — Я про финансовые приложения. Или этим ты тоже не занимаешься?
Вот чего у Когана не отнять, так это умения вовремя определить, откуда пахнет паленым. Он мог часами мурыжиться с пятиминутным заданием, превращая плевое, в общем-то, дело чуть ли не в миссию по спасению вселенной, мог навскидку выдать штук десять отмазок (а, немного пораскинув мозгами, ещё пятнадцать), почему «нет». Мог, особо не раздумывая, назвать бесчисленное количество причин, почему
— Ах, финансовые. Ну, что вы, это же элементарно. Там всё, как и у наших, только в вводных…
— Вот ты австриякам всё сам сейчас и расскажешь! — перебил генеральный и, взяв бухгалтера под локоток, потянул прочь из уборной.
Переговоры шли странно. Не сказать, что непродуктивно, но в высшей степени странно. Начнём с того, что при виде Бондаренко, ввалившегося в комнату переговоров с заявлением: «А вот и наш главный бухгалтер», представители заказчиков сначала хором икнули, а затем не менее синхронно заулыбались. Хотя, в общем-то, не совсем понятно, с чего бы вдруг. Ни встрёпанные генеральный с замом, ни старательно разыгрывающий из себя мебель новоявленный «главбух» к такой демонстративной доброжелательности явно не располагали.
Но и эта странность меркла по сравнению с энтузиазмом, продемонстрированным австрийцами в готовности закрывать глаза на явную некомпетентность Когана, проявленную им поначалу. Правда, немного придя в себя и сообразив, что увольнять его вот прямо сейчас, не отходя от кассы, никто вроде не собирается, он втянулся, припахал сопровождавшего иностранцев консультанта рыться в бумагах, а переводчика — переводить каждую запятую, и смог таки предоставить необходимые данные. И всё это на фоне немеркнущих и каких-то покровительственных улыбок. Коган старательно вспоминал все актуальные требования, так некстати игнорируемые им ранее, смущенно улыбался и тихо недоумевал.
Впрочем, частичный ответ на свой невысказанный вопрос и он, и его начальство получили в тот же день. Закончив со всеми необходимыми бумагами, австрийцы вежливо откланялись, пообещали самым тщательным образом и в ближайшее время рассмотреть предложение и напоследок сообщили, как они рады-счастливы обнаружить в этой суровой и дикой стране оплот разумности и либерализма.
— Ась? — не сдержался Михаил Степанович, второе по старшинству лицо в компании, бывший преподаватель права в местном институте, крайне вежливый и интеллигентный человек.
— Нам, как лицам взращенным на принципах демократии и либерализма, — вещал глава представительства заказчиков устами своего переводчика, — неимоверно тяжело работать в вашей стране. Вы же меня понимаете?
— Ась? — подтвердил Михаил Степанович.
— Как мы можем доверять тем, кто ставит во главе не индивидуальные качества человека, а такие мелочи, как его сексуальная ориентация?
— Ась? — генеральный на этот раз был удивительно солидарен со своим замом.
— Но мы рады, что смогли найти столь толерантного партнера, — закончил австриец,
— Так… — цепкий ум бухгалтера сложил два и ещё два, получив верный результат. — И кто мне может объяснить, на что эти толерасты намекают?
— Да, Миша, — пришел в себя генеральный, — а откуда они?..
— Да я почём?.. Стёп, а Стёп, — взгляды всех троих скрестились на секретаре, до того сидевшем тихо как мышка в самом дальнем углу комнаты, — ты чего фашистам наплел, пока нас не было?
— А что я, Николай Владимирович, — принялся оправдываться тот, — я ничего. Они спросили, где главбух, я сказал, что в отпуске с мужем. Я же не знал, что нельзя говорить. Вы ж мне ничего не сказали. А я что…
— С мужем? — окаменел Коган. — В отпуске? С мужем в отпуске? Я. С мужем. Моим мужем. Я с моим мужем…
— Два, — не моргнув глазом предложил Бондаренко.
— Что «два»? — уточнил недоглавбух.
— Два месячных оклада, и мы забываем об этом досадном недоразумении.
— Вы с ума сошли, — возмутился Коган. — Вы позволили себе вынести на обсуждение абсолютно чужих людей мою предполагаемую, я подчеркиваю — предполагаемую, личную жизнь, и надеетесь купить молчание деньгами? Вы вообще в курсе, что в нашей стране клевета уголовно наказуема? Вы представляете, какую душевную травму нанесли мне своими действиями? Четыре.
— Два, — торговаться генеральный умел. — И не вешай мне лапшу о своей тонкой душевной организации.
— Три и недельный оплачиваемый отпуск.
— Договорились.
— Вот и ладненько, — довольно улыбнулся Коган. — Нет, всё же, что ни делается — всё к лучшему!
Ни он, ни облегченно вздохнувший генеральный ещё не знали, что ровно через три дня от австрийцев придёт согласие на предложенные условия и приглашение на торжественный фуршет по поводу начала сотрудничества.
Всем.
С супругами и спутниками жизни.
========== Часть 3 ==========
У Романа Матвеевича Когана сложилось навязчивое впечатление, что из отпуска он вернулся в какую-то другую компанию. Доброжелательные улыбки сотрудников, нескончаемый поток приглашений «заглянуть в перерыве на чаёк», преувеличенный восторг по поводу очередной медвежьей услуги… В местном филиале Датского королевства что-то явно пошло наперекосяк.
— Господи, твоя воля, конечно, — затравленно втягивая голову в плечи, шептал Коган, прячась в подсобке от особо активной девицы из отдела кадров, всенепременно возжелавшей накормить его возмутительно некошерными котлетами по-киевски, — но что-то я как-то очкую. Ты б не мог немного сбавить обороты?
Бывшему младшему бухгалтеру, а ныне — и. о. главбуха, было невдомёк, что пока он прохлаждался в отпуске на прополке картошки, недремлющее начальство провело с остальными сотрудниками разъяснительную беседу о толерантности, суть которой сводилась к следующему: любить, холить, а если, не дай Боже, эта дрянь решит уволиться — все отправитесь за ним следом. «Отправляться» никто не желал, а потому дрянь как могли любили, холили и так далее по списку вплоть до слежки с целью выявить «общие интересы» (тут мужская часть коллектива нервно вздрагивала, крестилась и бормотала то ли «Боже упаси», то ли «данунах»).