Толкин русскими глазами
Шрифт:
Толкин использует слова металл, колеса, механизмыи машинывсегда в отрицательном контексте. Древобрад говорит о Сарумане: «у него вместо мозга механизм из стали и колес» (Т.96). В описании Айзенгарда фигурируют «кузницы и огромные печи. Бесконечно вертелись здесь железные колеса и гремели молоты. Ночью из вентиляционных отверстий вырывались столбы пара, освещенные снизу красным отблеском, или голубым, или ядовито-зеленым» (Т.204). В Ортанке Саруман боролся с энтами при помощи «своих драгоценных машин» (Т.220), как насмешливо назвал их Мерри. «Внезапно по всей равнине скважины и шахты начали извергать и изрыгать огонь и смрадный дым» (Т.221).
Беорн — положительный, хотя и загадочный персонаж, с другой стороны, вообще обходился без вещей, сделанных при помощи кузнечного ремесла, и в его доме, кроме ножей, почти ничего металлического не было (Н.127). Он противопоставлен
Для советского читателя, знакомого с самиздатовской литературой, негативное изображение Толкином металла, колес, механизмов и машинявно перекликается с романом-антиутопией Евгения Замятина «Мы». Роман был переведен на английский язык в 1924 году, то есть даже раньше, чем был написан «Хоббит». Однако с этого момента роман «Мы» в Советском Союзе был запрещен, поэтому количество советских читателей, для которых подобная ассоциация возникала, было относительно невелико, но на тех, кто ее замечал, она оказывала сильное воздействие. После того, как «Мы» был издан в постсоветской России, количество читателей, заметивших эту параллель, вероятно, возрастет.
Герой Замятина Д-503 — имена были упразднены, как проявление индивидуализма — служит знанию («Я служил и буду служить знанию») [121] , он математик, строящий ИНТЕГРАЛ — ракету, которая передаст обращение Единого Государства «неведомым существам, обитающим на иных планетах». Он живет за Стеной, которая изолирует «машинный, совершенный мир» (Замятин, с. 60), процветающий «под благодетельным игом разума» (Замятин, с. 14), где работа людей сливается «в точный механический ритм», «в такт, как рычаги одной огромной машины» (Замятин, с. 55). «Тихонько, металлически-отчетливо постукивают [его] мысли» (Замятин с. 71). Даже фигура замятинского Большого Брата — «Благодетеля» рисуется «металлическими» терминами и движение его руки описано как «медленный, чугунный жест» (Замятин, с. 36). «Все новое, стальное: стальное солнце, стальные деревья, стальные люди» (Замятин, с. 37).
121
Евгений Замятин. Мы // Антиутопия XX века. — М.: Книжная палата, 1989.
– с. 33.
Замятинская «последняя мудрость» основана «только на незыблемых и вечных четырех правилах арифметики» (Замятин, с. 71). К концу романа, общество, наконец, успешно «совершенствуется», развивая способ очистки людей от их способности к мечтам и фантазиям. Подвергнувшиеся этой «Великой операции», номера Единого Государства будут «совершенны», «машиноравны» (Замятин, с. 103), и смогут наслаждаться «математически безошибочным счастьем» (Замятин, с. 14). Однако прежде, чем подвергнуться «Великой операции», Д-503 увидев прошедших ее, понимает, что это уже вовсе не люди: ««человек» — это не то: не ноги — а какие-то тяжелые, скованные, ворочающиеся от невидимого привода колеса; не люди — а какие-то человекообразные тракторы» (Замятин, с. 108). Негативное использование Толкином слов металл, колеса, механизмыи машиныбледнее по сравнению с этим романом, но, тем не менее, содержит сходную философию.
В своем послесловии, сопровождающем публикацию «Мы» в сборнике романов-антиутопий, изданном на исходе эры коммунизма (1989 г.) [122] , Алексей Зверев дает краткий обзор восприятия романа русскими читателями советской эпохи. Роман был назван «Мы», потому что «В Едином Государстве исключена какая бы то ни было индивидуальность. Подавляется самая возможность стать «я», тем или иным; образом выделенным из «мы». Наличествует только обезличенная энтузиастическая толпа, которая легко поддается железной воле Благодетеля. Заветная идея сталинизма — не человек, но «винтик» в гигантском государственном механизме, который подчинен твердой руке машиниста, — у Замятина показана осуществленной» [123] . Несмотря на то, что роман был написан в 1920 году, еще до смерти Ленина, этот комментарий демонстрирует, насколько велико было воздействие Сталина на советское
122
Антиутопии XX века. — М.: Книжная палата, 1989.
123
Алексей Зверев. Зеркала антиутопий // Антиутопии XX века. — М.: Книжная палата, 1989.
– с. 341.
Злой потенциал знания — это также и библейская тема. Ипполит [124] писал, что невежество — это дар Господа, намеревавшегося держать каждое существо в его естественном состоянии, предотвращая желание чего-нибудь неестественного [125] . Эта тема приходит прямиком из Книги Бытия. Адам и Ева были изгнаны из Райского Сада после того, как змей соблазнил Еву вкусить плод с дерева познания добра и зла (Бытие 2:9, 17). «И увидела женщина, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание» (Бытие 3:6). Именно это слово, используемое в данных стихах Библии, большинство переводчиков употребили для обозначения цели, к которой стремились эльфы: получить «знание». Исключение составили Бобырь, полностью опустившая этот эпизод, и Яхнин, который ничего не сказал о «жажде знаний» эльфийских кузнецов.
124
Ипполит (Hippolytus) Римский (около 170 — около 236), христианский писатель и учёный, мученик, пресвитер в Риме, Возможно, ученик Иринея Лионского. Автор полемического труда «Обличение всех ересей» и других догматико-полемически» апологетических и экзегетических сочинений (на греческом языке). — Прим. перев.
125
The Encyclopedia of Religion, Mircea Eliade (ed.). New York: MacMillan, 1987, vol. 8, p. 346.
Для русского читателя слово знаниепочти наверняка вызовет ассоциацию со «Знанием — силой» — прочно установившимся названием издающегося с 1926 года ежемесячного научно-популярного журнала, предназначенного для молодежной аудитории. Для большинства русских читателей название этого журнала станет ключевым элементом в восприятии слова знание, и, как правило, оно будет положительным. Русскому читателю будет сложно понять различие между толкиновскими Знаниеми Мудростью.
Искушая Гэндальфа, Саруман называет знаниеодной из трех целей, которых они могли бы достичь совместными усилиями.
Мы можем выжидать благоприятного случая, можем, затаив свои мысли глубоко в сердцах, сокрушаться о причиняемом иной раз зле, оправдывая, однако, высокую конечную цель — Знание, Право, Порядок (F.340).
Все остальные переводчики, за исключением М&К, Бобырь и Яхнина, в эпизоде искушения Саруманом Гэндальфа перевели Knowledge словом Знание. И Бобырь, и Яхнин вольно интерпретируют этот отрывок. Рассказчик Бобырь сокращает повествование до двух абзацев, опуская философскую суть эпизода (Б.59–60). Яхнин переделывает эпизод Искушения Гэндальфа, заменяя предлагаемые Знание, Право, Порядокпростой угрозой. Саруман у Яхнина сообщает Гэндальфу, что в мире появилась Новая Сила. Это Великий Властитель, и его не могут победить ни люди, ни эльфы, ни гномы, «ни тем более — слабые хоббиты». Чтобы спасти Средиземье, они должны дать ему Кольцо Всевластья, «иначе мир погрузится во Тьму и не уцелеет ни одно живое существо» (Я Хр.195). Это прямое описание угрозы, гораздо более пугающее, чем то, которое дает читателю в этом эпизоде сам Толкин.
Гэндальф Яхнина устраняет все недомолвки и спрашивает, не Саурон ли этот Великий Властитель. Саруман подтверждает, что это именно так. После чего Гэндальф отклоняет предложение Сарумана, указывая на непоследовательность его действий по спасению мира. «Но он и есть Повелитель Тьмы и Владыка Мрака. Как же, по-твоему, власть Тьмы спасет мир от Мрака?» (Я Хр.196). Логическим продолжением этого является вопрос яхнинского Гэндальфа — стад ли Саруман одним из подручных Саурона? Рассказчик Яхнина предоставляет и ответ. Гэндальф видит одно из Девяти колец на пальце Сарумана. Яхнин рисует захватывающую сцену, но ей недостает философской тонкости и отсутствия нюансов толкиновских штрихов. Это дешевая подделка, а не художественная репродукция, какой должен быть хороший перевод.