Толкинхэд или приключения Стеньки Разного
Шрифт:
– ЗОНТ! – рявкнул Стенька, с большим трудом боря большое желание прорваться мимо баптистов, открыть двери, тамбур… Дальше что?....“Не прислоняться”, окна грязные, закупорены форточки… “Тепло ли тебе, Девица? Тепло ли, Красная?…” И улыбка скрасила мгновение…
Пекло и жарило. Спёртый, запашистый, томный и жгучий воздух. Смрадит Людовик, Франции король. Жжешь! Жесть! Жи есть… Хочешь есть? Окорок? Отрок. Оброк. Ибн Хоттаб. Ты-ты-ты… В сердце моём! Ты-ты-ты… Под кроватью гном. Ты золото, бриллиантик, прелесть, Велес,
“Я всё так и не пойму… Это был сон или не сон? Херсон!” – и улыбка снова одарила Стеньку глотком воздуха. – “Я нюхал кровь, жевал свинец, я рвал цветы в полях и на полянах, и подорожник лечил рану на коленке, прополис, мёд, малина, молоко. Я буду петь!”
Паспортный контроль, шинели, погоны. Громкая связь. Карманник-вор скинул кошелёк, зазвенела мелочь. У Стеньки затекла нога и он дёрнул ей, меняя позу на жёстком сиденье, задев непроизвольно пустую консервную банку из-под сгущённого молока. Словно скрежет рации разнесся по вагону и, даже как будто бы ревером отразился в громкоговорителях над спёртыми окнами. Карманника-вора, элиту – ужас охватил, он напугал хозяйку кошелька. А солнце жарило полуднем.
– Электросковородки! Вай Фай! Аккумулятор встроен!
– А право на торговлю в пригородном транспорте? И личность. И билет.
– Би.. Билета нет…
– Пройдёмте. Станция.
Спать невозможно и нечем дышать. Аккумулятор, комбик, струны, провода… Тааак… Электричка…
И мысль понеслась нескончаемым потоком, нет возможности фиксировать и ставить отметки. Ядро и космос, небо и земля, и ветер, воздух, струны и эфир… Таак… Башня! Молот бронзовый и серп. Труба! Нет дыма без огня. Струны, ветер, ДНК, константа гибкая, берёзы ствол, корней система, сок весной, серёжки летом…
– Ну здравствуй, это я! Не сон то был… Гулял ты по земле, а небеса давили плечи. Ты вспомни. – этот голос был до боли знаком, – Я буду звать тебя Разным. Ты – Разный!
Стенька поднял глаза и там, где недавно пели и искали свой билет баптисты, подле стены, на фоне пожарного щита висело облако с зелёными глазами
– Толки! – и неподдельная детская радость. Радость!
– Семёныча, Маринку помнишь? Как яблоки он воровал… Как бегал ты и как играл с волною… Вспомни
Приют
Она. Грация и стати нежность. Она. Шагает травами. Уже не так робко, как вчера. Сегодня. Сегодня она уверена в выборе, тропа ведёт её ветром запахов, сквозь камыши и корни ив, туда, чрез поле-пашню… В ту принца башню. Инстинкт трепещет. Встаёт солнце. Тимоша. Кошечка. Пушиста. Совсем не Тимофей… А девочка… Да даже мама! Что греха таить! Свершилось чудо! Accident of Birth. Внутри пантеры зародилась жизнь и к дому потянуло. Стать кошкой… Мудрой, но все равно игриво ласкать хозяина и маленьких котят. Пушистеньких конечно. Комочков.
Марфуша бежала из лесу к дому держа перед собой на вытянутых руках жёлтую, железную, солдатскую… Ну…как солдатская только жёлтая. О чем я? Я из лесу вышел! Был сильный мороз! В общем, земляника там в кружке у Марфуши этой. Лето греет. Тут… Херыкс! Толь кочка, толь кошка.
Марфуша: «Тюль вдруг вспомнилась красивая такая… Повесить бы её скорей под шторы… У мамы в комнате…» Херыкс короче землянике. Ну и плачет.
– Марфуша! Ну ты Марфа! С 8 Марта! С Новым годом! Не ной! Не ною я хоть ты запнулась об меня, а у меня котятки в животе. Потрогать хочешь? Вот. Урчит!
Так встретились подруги давние на входе у деревни. У дерева. И деревянные глаза их смотрели и смеялись! Берёзы капала слеза, серёжки вились. Благодать! Глаза. Не деревянные. Они же голубые… Не цветом… Запахом небесной чистоты… УЗБ достал трубку, к дереву прильнул и замолчал, спалил систему и двинул к ним
– А почему вдруг перестали ныть? Не по девчачи это! Зааавывай!
"Все нафик! Спать!" подумал УЗБ.
Кина не будет
– Ты?
– Я вижу.
И она засияла чернотой ночи. Ни луны, ни звёзд, ни сверчков, ни шума ветра. Словно старая ведьма, потерявшая хворост, зубы и зонт. А посередине кольчатой системы плана застройки – красная звезда. И пёс. И площадь и звезда.
– Ты хде? Жу-жу? Жи жи. Жиди
– Жажада! Вира! Ми.
Это общаются две цапли в небе над башней.
– А вот и хворост. Жги!
Дед прыгнул, подпрыгнул и пошатнулся. – Уааааа!
– Ужасно! Потрясно! Весело! Уааа!!, неслось из толпы
– Это ты? Ты? Ты-ты… Хде? Ты… – ревел дед.
И ветер рванул пеплом дым машин. И свет ударил первородным природным огнём
– Еп-е-е!
Стенька продирал стены толпы размеренными шагами. Толпа бесновалась, хаотично подпрыгивая, тянула руки к луне-тарелке, рвала волосы! Слэм. Это тонец. Ой… Танец! С выбитыми зубами, мордобойное плясево. Ой… Вой… Вах-вах… Валханах!
– Так нада! Так была нада! Вах-тибидах! Прррр! – неслось из колонок.
Шаг за шагом к поставленной цели. Стенька шагал. Хотелось курить.
– Тааак наааааада! Левиафан.
Грянул гром. Молнии прожекторов понесли град. Свет!
Вииииии! Экран круглой тарелкой засветился облаком газа
– Это Москва, – думал Стенька, уже стоя в первых рядах перед сценой, смотря на галоп беснующихся танцоров вокруг. – Это Москва.
– Ты-ыыы.... Так любишь жизни.... Тыы....
Он закурил. Стенька сжал трубку в кармане штанов. Тёплая. Дым плыл. Горела ночь.
– Я дышал синевой… И надорвался… С ветки я прыгаю вниз. Держись! Карниз. Пар… Пар… Шарувар!