Только для голоса
Шрифт:
Когда луна исчезла, а на другой стороне неба взошло солнце, Весна направилась к его дому. Уже встречались первые автобусы. Она подошла к подъезду и запрокинула голову. Ставни были открыты, в одном из окон горел свет. Она едва коснулась звонка, словно то был раскаленный уголь. И отступила от двери. Но ничего не произошло. Она позвонила еще раз, сильнее. Не отпускала кнопку, пока не сосчитала до трех. Сердце ее при этом заметалось, заколотилось так, словно она быстро бежала, хотя на самом деле не двигалась с места.
У нее не хватило смелости позвонить
Возможно, подумала она, Love крепко спит, очень крепко, поэтому и не слышит ничего. Она ожидала еще некоторое время, а потом вдруг почувствовала, что проголодалась. Тогда она отправилась в ближайшую булочную и истратила все деньги на бриоши и сдобу. Поев, решила подождать еще немного, прежде чем возвратиться к подъезду. Она ведь теперь свободна и может, как все люди, идти куда захочет и сколько угодно рассматривать витрины.
Как раз у одной из них ей и пришла в голову эта мысль — вернуться к Love с подарком. Она подумала об этом, когда заметила затерявшийся среди прочих кусок розового мыла в виде сердечка. Но как взять его? В большом магазине, где никто не смотрит на тебя, сделать это было бы нетрудно. Но в таком маленьком магазинчике за прилавком стояла сама хозяйка, поэтому, прежде чем взять мыло, нужно дать ей деньги.
На улице уже было много прохожих. Автобусы ползли переполненные, осевшие от тяжести. Она выбрала наугад один из них, столь набитый народом, что с трудом втиснулась внутрь.
Локти, карманы, зады, сумки, тугие и мягкие животы… Далеко ли увезет ее автобус? Надо действовать быстро и поскорее выбраться, смешавшись с толпой, пока автобус не выехал из центра. Школьники, синьоры в пиджаках, китайцы с пластиковыми сумками… Наконец она приметила у одной нарядной синьоры вместительную сумку из мягкой кожи.
Когда ее пальцы коснулись кошелька, она представила себе, как протягивает Love сердце.
И тут раздался крик. Кто-то схватил ее за волосы, кто-то ударил по лицу, кто-то крикнул водителю: «Остановись!» Синьора говорила дрожащим голосом: «Если б вы не обратили мое внимание, я бы и не заметила!» Мужчина ответил: «Рядом с такими всегда нужно быть настороже». А сам между тем крепко держал Весну за горло, точно это была ручка зонтика. Полиция примчалась со всеми своими включенными фарами, но полицейским даже не пришлось заходить в автобус — ее вышибли оттуда пинком.
Белая с синим машина с воем неслась на полной скорости, точно везла самую важную в мире особу. Ее высадили у какого-то большого здания и отправили в комнату, где было много разных людей. Они сидели на скамьях вдоль стены, опустив головы или же закрыв лицо руками. Прошло немало времени, прежде чем ее позвали. У нее очень замерзли ноги, и в животе опять урчало от голода. А что, если Love, не дождавшись ее дома и не найдя у моста, решил, что она ушла навсегда, что ей нет до него никакого дела?
Когда женщина в форме, сидевшая за столом, начала расспрашивать, как ее зовут, Весна вдруг, сама не зная почему, заплакала. Мужчина у нее за спиной заметил: «Таких серийно выпускают — со слезами в кармане!»
Женщина подошла к ней и снова ласково спросила: «Как тебя зовут?» Человек из той квартиры, где их учили разным делам, не раз повторял:
Сколько ей лет? Сколько растопыренных пальцев на обеих руках.
Спустя какое-то время она поднялась в фургон вместе с другими девушками. В фургоне имелись два крошечных, затянутых сеткой окошка, пропускавших уличный шум, но не позволявших ничего видеть. Высадили их в огромном бетонном дворе, посреди которого росли два дерева. Ей опять пришлось ждать в какой-то комнате. Потом ее позвали, сфотографировали, дали номер, взвесили, измерили рост. Когда-то, еще со своим настоящим отцом, она была однажды почти в таком же месте, они привели туда свою единственную лошадь. Лошадь тогда тоже взвесили, измерили, потом куда-то увели. А вернулась она совсем другой — стройной, похудевшей, белая звезда во лбу сменилась красной, лошадь без остановки перебирала ногами, и цоканье ее копыт походило на журчанье источника в расщелине. Что же, с ней тоже произойдет подобное превращение?
Синьоре, что пришла за ней, стоило немалого труда заставить Весну следовать за нею. Ее привели в другую комнату, где стояли только стол и два стула. Синьора стала показывать ей одно за другим какие-то пятна и все спрашивала, что она видит в том или другом пятне. Что же тут можно видеть, кроме пятна. Пятно и есть пятно. Потом ее опять принялись расспрашивать, причем очень спокойным тоном. Сколько ей лет на самом деле? Где живут мама, папа, братья? Ходила ли она в школу? Умеет ли читать, писать, знает ли, почему оказалась тут? Наконец синьора поднялась и сказала: «Хорошо, когда надумаешь отвечать, позови меня».
И дала ей ручку, лист бумаги и пальцем указала, где поставить подпись. «Подпись, — повторила синьора, — короче, свое имя». Если ее зовут Love, то что же у нее может быть за подпись? Сердце, разумеется. Она взяла ручку так, как берут ложку, и медленно-медленно, старательно нарисовала сердце.
Следующие несколько дней больше ничего не происходило.
Она сидела в камере вместе с другими девушками. В положенное время приносили поесть, и она ела. В положенное время выпускали на прогулку, и она выходила во двор. Если бы не Love, ей жилось бы тут совсем неплохо: никто не докучал ей, кормили несколько раз в день, спала сколько хотела. И, лежа на койке, мечтая о нем, она повторяла про себя сказку об одноногом солдатике.
А сказка была такая. Его принесли в этот красивый дом в коробке вместе с другими солдатиками, у которых обе ноги были на месте. Тут он увидел маленькую балерину. У нее тоже были две ноги, но одна все время была высоко поднята, и потому казалось, что она тоже одноногая. И солдатик полюбил ее. Но они стояли так далеко друг от друга, что он ничего не мог сказать ей. Однажды, когда солдатик стоял на подоконнике, порыв ветра сбросил его вниз. Какой-то мальчик нашел его, посадил в бумажную лодочку и пустил ее по воде. Лодочка поплыла и встретила большую рыбу, и рыба съела его. И одноногий солдатик оказался в животе у рыбы, как будто стал рыбьим ребеночком.