Только не дворецкий
Шрифт:
— Думаете, все чертовски хорошо идет? Так нет же! — заявил он. — Еще получите от ворот поворот, уж попомните мои слова! Кстати, когда представление? На следующей неделе? Вам, мистер Дикинсон, случаем, не известно ли, кто будет в кресле-то сидеть?
Дикинсон верил в необходимость ровного и даже добродушного обращения с преступниками: в беседах с ними он усвоил тон снисходительного учителя.
— Твой случай скорее всего будет разбирать судья Степлтон, — дружелюбно ответил он. — Алиби, на которое ты постоянно намекаешь, должно быть чертовски убедительным. Что это тебя так насмешило?
Гэмбл посмеивался, словно ему пришла в голову в высшей степени забавная мысль.
Но прежде чем он ответил, непреклонные стражи увели его и вместе с другими подследственными джентльменами
— Увидимся, мистер Дикинсон! — сказал он, уходя. — Встретимся в суде на следующей неделе! Вас ждет хорошенький сюрприз.
Это еще более усилило подозрения Дикинсона. Во время предварительного слушания Гэмбл держался странно — дерзко и высокомерно. Он даже не потрудился нанять ловкого адвоката, не раз защищавшего его перед судом и однажды уже вернувшего его друзьям и родственникам. Насмешливо улыбаясь, он выслушал показания касательно отпечатков пальцев и представленные доказательства его отсутствия дома в ночь ограбления. Когда Гэмбла спросили, что он имеет сказать по этому поводу, он ответил, что скажет все, что надо, в нужном месте и в нужное время — «и ни о чем не смолчу, вот увидите». В общем, он был так уверен в себе, что Дикинсон даже стал сомневаться в своей правоте. Но он полагался на теорию, гласившую, что двух одинаковых отпечатков пальцев не существует, и был абсолютно уверен, что отпечатки, найденные на стакане и кувшине мистера Тиррела, принадлежали Джеку Гэмблу.
17
См. глоссарий (5).
Когда Джек Гэмбл предстал перед судьей Степлтоном в Центральном уголовном суде, против него были Только показания экспертов и косвенные улики. В действительности же, как показалось по крайней мере одному из присутствующих, перед судом предстал не Гэмбл, а теория дактилоскопии. В течение часа или двух искомые отпечатки пальцев передавались между судейским креслом, скамьей присяжных и адвокатским столом. Еще пару часов эксперты высказывали свои мнения, со знанием дела опираясь на теоретические и практические выкладки таких авторитетов, как Бертильон, Гершель, Гальтон и Генри [18] . А Гэмбл сидел на скамье подсудимых, — предполагая, что рассмотрение дела может затянуться, ему любезно разрешили присесть, — и следил за происходящим со скучающе-насмешливым видом.
18
Здесь перечислены те, кто совершил прорыв в деле точной идентификации преступников. Альфонс Бертильон (1853–1914) придумал систему антропометрической идентификации (бертильонаж), Уильям Гершель (1833–1917), Фрэнсис Гальтон (1822–1911) и Эдвард Генри (1850–1931) заложили основы дактилоскопии. Подробнее см. комментарий, стр. 687–690.
Он снова заявил о своей невиновности и снова отказался от того, чтобы кто-либо выступал в суде от его имени. Однако он весьма живо спросил, может ли он давать показания от своего собственного имени и может ли вызвать свидетеля, и, услышав, что это возможно — о чем он был прекрасно осведомлен. — улыбнулся и насмешливо подмигнул сержанту уголовной полиции Дикинсону.
Изложение обвинения наконец закончилось. Каждый специалист подтвердил под присягой, что отпечатки пальцев на собственности мистера Тиррела были, по их экспертному мнению, идентичны отпечаткам пальцев заключенного, хранящимся в картотеке. Были приведены доказательства того, что на протяжении тех часов, когда было совершено ограбление, Гэмбла не было дома.
Доказательства были, пожалуй, не слишком убедительными: украденные вещи не были найдены и ни единого предмета из них не обнаружили в квартире обвиняемого. Не было и свидетельств о том, что в соответствующий период времени он продавал какие-либо ценные предметы. Но, хотя в суде об этом и не говорили в открытую, уважая
Все, кроме Дикинсона. Дав показания, он уселся в углу и угрюмо и подозрительно наблюдал оттуда за человеком на скамье подсудимых.
Дикинсону не нравилось, как держался Гэмбл. Он выглядел слишком безразличным, слишком скучающим, слишком высокомерным. Он напоминал Дикинсону игрока, у которого на руках все тузы и еще кое-что припрятано в рукаве.
Когда Гамбла вызвали и он с улыбкой направился к трибуне для дачи свидетельских показаний, Дикинсон ощутил легкую тошноту; ему хотелось изобличить Гэмбла, но он чувствовал, что тот собирается положить конец происходящему здесь. Но как?
Гэмбл принес присягу столь благочестиво, как будто всю жизнь только тем и занимался, что проводил религиозные обряды. Возможно, он действительно ощутил торжественность момента. В любом случае перед судьей, наблюдавшим за ним с любопытством, он предстал с необычайно благочестивым выражением лица.
— Милорд, раз у меня нет адвоката, могу я рассказать все сам? — обратился Гэмбл к судье. — Я дал присягу, милорд.
— Конечно, рассказывайте как можете, — ответил его светлость. — Вы отдаете себе отчет, что сторона обвинения имеет право задавать вам вопросы на основе услышанного?
— Вполне отдаю, милорд, — с готовностью ответил Гэмбл и улыбнулся сидящим перед ним барристерам. — Я готов ответить на все вопросы любого из этих джентльменов — или на ваши, милорд, — которые могут прийти к ним в голову — или к вам, милорд.
Он сделал паузу и улыбнулся двенадцати присяжным, раскрывшим рты от изумления.
— Что ж, милорд и господа присяжные, что я имею сказать по поводу этого обвинения, так это то, что у меня есть алиби! Я собираюсь доказать это алиби, а когда я его докажу, то ожидаю, что меня отпустят, и никак иначе. Отпечатки, не отпечатки — в ночь ограбления я не подходил к Сент-Джонс-Вуд ближе, чем на шесть миль. А почему? Да потому, что был кое-где еще!
Гэмбл не раз участвовал в заседаниях уголовного суда как главный герой или же как заинтересованный зритель и прекрасно отдавал себе отчет в важности драматической паузы, каковую он и сделал, наклоняясь к барьеру трибуны и спокойно, торжествующе улыбаясь. Внезапно он выпрямился и заговорил, загибая короткие и толстые пальцы.
— Начнем, джентльмены, — произнес он. — Меня обвиняют в том что двадцать первого ноября я якобы вломился в тот дом на Авеню-роуд в Сент-Джонс-Вуд, и случилось это, по свидетельствам, между десятью вечера двадцатого ноября и шестью утра. Джентльмены, с десяти часов вечера двадцатого ноября и по половину шестого следующего утра я был в Уимблдоне.
Последнее слово Гэмбл произнес театральным шепотом, и судья вздрогнул и устремил на него пристальный взгляд.
— Где, говорите, вы были? — спросил он, нагибаясь в сторону обвиняемого.
— В Уимблдоне, где изволит проживать ваша светлость, — с готовностью пояснил Гэмбл.
Судья снова вздрогнул и нахмурился. Он в самом деле проживал в Уимблдоне, в довольно старом доме, стоящем на общинных землях [19] , и, судя по всему, его не слишком обрадовало сообщение о том, что мистер Джон Гэмбл побывал в этой респектабельной округе.
19
Общинные земли(common) — неразделенная земля, принадлежащая всем членам общины (жителям района или округа); в современных условиях коммон часто представляет собой что-то вроде неогороженного парка.