Только о людях
Шрифт:
— Открывай, Петька, — торопил за дверью дядя Коля. Ты что же, мерзавец, один дома? Где родители?
— Папа и мама ушли в гости, с ледяной вежливостью ответил Петька, игнорируя слово «мерзавец». И они не велели мне никому открывать двери.
— Ну, мне то ты можешь открыть. Я, можно сказать, твой единоутробный дядька. В некотором роде член семьи и ты мой единственный наследник. Как ты себя чувствуешь?
— Очень лучше, — ответил Петька.
Снова наступило молчание. Стороны, так сказать, присматривались друг к другу и готовились к бою. Петька сопел и с тоской думал о подарке, который
Дядя за дверью начал терять терпение.
— Петька, немедленно открой! Я устал с дороги и хочу спать. Что за вздор?
Петька сопел еще громче. Дверь не открывалась.
— Вот подожди, я тебя выпорю, пообещал дядя Коля.
И тогда Петька решил перейти в контр-наступление.
— Господин бандит, — сказал он дрожащим голосом. Уходите. Здесь живет большой лев.
— Открывай! Я тебе покажу господина бандита, паршивец!
— Господин бандит: лев очень сердитый. Он может вас укусить.
На этот раз дядя Коля не нашелся, что сказать. Прошла еще минута, и за дверью быстро затопали детские босые ножки. Петька ушел в спальню, отбив нападение бандитов.
Когда около полуночи родители вернулись домой, они нашли дядю Колю на лестнице. Вид у него, действительно, был бандитский; галстух развязан, рубаха смята, и он спал, опустив голову на чемодан. В квартире Петька тоже спал — безмятежным сном человека, выполнившего свой тяжелый, но необходимый долг. На кровати, около подушки, лежал большой ковбойский пистолет с поднятым курком.
Случай с Пушкой
Прозвали его Пушкой, за рыжую шерсть, блестящие глаза и живость характера.
Щенка принесли в дом совсем маленьким, неуклюжим, смешным. Но он быстро освоился: похлебал молока с блюдечка, от нечего делать погрыз ножку кресла, а затем устало лег на брюхо, вытянул вперед морду и о чем-то задумался.
— Как же мы его назовем? — спросила Лебедева. Нужно что-нибудь очень русское. Полкан?
— Полкану полагается быть большим дворнягой, — возразил муж. — Если хочешь русское, так нет для собаки лучшей клички, чем Кабыздох.
— Какая гадость! Ты бы еще привязал ему к хвосту железный чайник и пустил в таком виде по городу. Так делали провинциальные купчики скуки ради. Нет, не назвать же его по-американски — «Смоки» или «Рэд»? Посмотри, какая морда: рыжий, лохматый, глаза живые и, уверяю тебя, есть в его наружности что-то интеллигентное.
— Может быть, стихи пишет? Пушкин?
— Пушкин не Пушкин, а вот Пушка — чудесное имя!
Услышав свое имя, Пушка не торопясь, с достоинством, поднялся, подошел к хозяйке и дружески куснул ее за палец. Так было найдено имя, и оно за щенком осталось. Жили герои этого рассказа на ферме, далеко за городом. Русских вокруг не было, а соседям-американцам, которые подарили щенка, объяснили, что Пушка — имя русское. Американцы решили, что имя звучное и удобное для произношения.
Пушка рос крепышом и постепенно стал проявлять некоторые особенности своего характера. Летом начал он подолгу исчезать
— Пушка наш опять неудачно охотился, — говорила Лебедева, подставляя ему чашку с водой. — Зайчата — в кусты, белка — на дерево, а Пушка — в дураках. Попрыгал, полаял, выбился из сил, и вернулся домой не солоно хлебавши.
Вскоре, однако, начали выясняться и жуликоватые проделки Пушки.
У соседа-фермера стали пропадать цыплята. Сначала думали, что это — лиса, которая жила в лесу за оврагом и иногда, по ночам, заглядывала на ферму. Около курятника поставили капканы. Но цыплята продолжали пропадать до тех пор, пока однажды на тюфячке Пушки не обнаружили перья и пух. Пушка в этот день был бит нещадно, посажен под домашний арест и, видимо, отлично понял, что всемогущая рука Правосудия всегда настигает и карает преступника. Предупрежденный фермер со своей стороны принял нужные меры и охота на цыплят с этого дня прекратилась.
А в общем, это были естественные увлечения и ошибки молодости, которые должны были пройти с годами. Пушка оказался отличным псом, — сообразительным, приветливым, любителем хорошей пищи и женского пола. Иногда, в погоне за местными красавицами, он исчезал на целые дни и, как с охоты, возвращался домой грустный и усталый.
— Что, Пушка, сочувствовал Лебедев, не вышло дело? Кто она, губительница твоей души? «Лаки» или «Бонни»? Если «Лаки» то, по моему, ты имеешь некоторые шансы на успех. Это — особа средних лет, неразборчивая и довольно легкомысленная. А вот с «Бонькой» будет трудно: красавица, гордая и, пожалуй, искусает тебя, беднягу. Да и конкуренция большая, — чуть ли не все женихи в уезде вокруг нее увиваются.
Пушка слушал, повизгивал и лизал хозяину руку, — благодарил за чуткое отношение. В это лето Пушка вырос, стал крупным, сильным псом, рыжая его шерсть слегка потемнела и начала лосниться. Жил он жизнью привольной и довольно беспечной, как всегда живут деревенские собаки, не знающие унижений, которым подвергаются их городские собратья: ошейников, пятиминутных прогулок по тротуару, на ремешке, одиноких и тоскливых часов в пустой, запертой квартире.
Хозяин постепенно учил его некоторым вещам, которые должна знать каждая порядочная и воспитанная собака. Пушка протягивал гостям лапу, за кусок сахару готов был три раза перекрутиться вокруг самого себя, а на вопрос, любит ли он папу и маму, громко и восторженно лаял. После этого лая сомнений быть не могло: Пушка любил пылко и самоотверженно.
Обнаружились у Пушки и некоторые лингвистические способности: он одинаково хорошо понимал по-русски и по-английски, но явное предпочтение отдавал языку русскому, на котором с ним говорили дома. Лебедева пробовала научить его даже пению, но дальше гамм дело не пошло. Под аккомпанимент рояля Пушка пел всю гамму, вернее тонко выл, постепенно повышая тон, и при этом томно склонял голову на бок. Слух у него был абсолютный, но до самой простой мелодии Пушка так и не дошел. Может быть, он не любил пения или побаивался, что из него захотят сделать профессионального певца.