Только один старт (сборник)
Шрифт:
И тут у него мелькнула мысль: нелегко это будет — несколько лет не видеть ее… никого не видеть, кроме хриплого пьянчуги Байлароте до Нобиа, крикуна и богохульника Дуарте, постоянно чем-то недовольных матросов…
В кабаке стоял прочный, многолетний запах кислого вина, жареной рыбы и копченного сала. Было не шумно — здесь предпочитали договариваться вполголоса. Иногда в сдержанный гул голосов вплетались медный перезвон гитарных струн, обрывок серенады: музыканты показывали клиентам свое искусство.
За угловым столиком трое браво тихо торговались с пожилым
— Дорого просите, храбрецы, — говорил дворянин. — Клянусь щитом святого Пакомио, за такие деньги можно убить, а ведь тут не требуется…
— Истинная правда, ваша милость, — ответил один из браво, с усами, закрученными вверх до глаз. — Вот ежели прикажете заколоть, то вам дешевле обойдется. А так — дело опасное, А ну как он пырнет кого из нас шпагой?
— И все-таки слишком вы заломили… — Дворянин умолк при виде вошедшего Хайме. Деликатный разговор, который он вел, не предназначался для посторонних ушей.
Хайме, выждав, пока глаза привыкнут к полумраку помещения, прошел в глубину таверны.
— Какую угодно серенаду вашей милости? — спросил музыкант, заросший черным волосом, обдавая Хайме сложным запахом чеснока и винного перегара.
— Покажи мне тексты, я сам выберу.
В путанице волос открылась белозубая щель.
— Ваша милость думает, что мы умеем читать буквы? Х-хе-хе… Мы споем, а благородный сеньор пусть послушает и выберет. — Из-под рваного плаща вынырнула гитара. — Кто дама вашего сердца — замужняя сеньора или невинная девушка?
— Благородна донселла! — свирепо рявкнул Хайме.
— Так я и думал, ваша милость. — Музыкант подкрутил колки, настраивая гитару.
Тум-там-там-там, тум-там-там-там — бархатно зарокотала гитара. Музыкант кивнул двум своим товарищам, тоже заросшим, нечесаным и нетрезвым. Дружно вступили три голоса:
Много девушек пригожих, Но на свете всех прелестней Благородная донселла, Что сияет красотою…— Простите, ваша милость, как зовут донселлу? Белладолинда?
Что сияет красотою, — Милая Белладолинда…Хайме должен был признать, что эти оборванцы умеют не только хорошо пить, но и хорошо петь. Да, они знали свое дело. И Хайме бросил им двадцать ресо.
— Это задаток, — сказал он. — После серенады получите еще двадцать.
— Сорок, ваша милость.
— Тридцать. И смотрите мне, не напивайтесь пьяными, не то…
— Сеньор обижает нас. Сколько бы ни выпил музыкант, он никогда…
— Ладно. Только не опаздывайте.
И в вечерний час под балконом прекрасной Белладолинды забряцали гитарные струны, и три голоса — один другого выше — повели серенаду. Хайме, надвинув на лоб широкополую шляпу, стоял поодаль и смотрел на балкон. Там за слабо колышащейся занавеской
Плыла серенада над спящей улицей, воспевая красоту и образованность, набожность и уважение к родителям прекрасной Белладолинды. И когда был допет последний, пятнадцатый куплет, из-за балконной двери высунулась тонкая рука… легкий взмах… к ногам Хайме упал белый цветок. Хайме приложил его к губам. Метнулась занавеска, слабый свет в комнате погас, — Белладолинда задула свечу.
Хайме отпустил музыкантов и направился домой. Впереди шел слуга с зажженным фонарем, так как ночь была безлунная. Плавный напев серенады еще звучал в ушах Хайме, и вдруг сами собой стали приходить слова:
На пеньковых струнах снастей Ветер песенку играет…Неплохо получается, подумал он, Песенку играет… Ну-ка дальше…
А волна, лаская судно, Плеском ветру подпевает На просторах океана…И вовсе хорошо. Хайме прямо-таки разомлел от теплой. ночи, от серенады, от цветка Белладолинды.
Там, где улица Страстей Господних выходила на площадь с фонтаном, из темноты выскочили трое. Жалобно звякнуло стекло фонаря, которым слуга ударил по голове одного из нападавших. Вскрик, ругательство… Хайме выхватил шпагу. и отскочил к стене, чтобы избежать удара в спину.
— Кошелек или жизнь! — произнес грубый голос.
В верхних окнах стукнули ставни — жители улицы Страстей Господних заинтересовались происходящим.
Хайме не сразу разглядел, чем вооружены нападавшие, — должно быть, кинжалами, так как простонародью не дозволялось ношение шпаг, а благородные сеньоры не охотятся по ночам за кошельками. Впрочем, всякое могло случиться…
Главное — не подпускать их близко. На слугу рассчитывать нельзя, драка не входит в его обязанности. Делая быстрые полуобороты, Хайме держал нападавших на кончике шпаги. Теперь он разобрал; что они вооружены кинжалами с чашкой у рукоятки. Он левой рукой вытащил свой кинжал и начал понемногу оттеснять среднего и правого противников шпагой, намереваясь неожиданно поразить левого кинжалом. Неизвестно, удалось бы ему это, но тут из-за угла появился еще один высокий, закутанный в плащ. Он остановился, приглядываясь, а потом обнажил шпагу и воскликнул:
— Как, трое на одного? Нападайте, сеньор, я поддержу вас!
Грабители сообразили, что три кинжала против двух шпаг — невыгодное соотношение, и пустились наутек.
— Благодарю вас, сеньор, — сказал Хайме и со стуком вогнал шпагу в ножны.
Слуга тем временем, выбив из огнива голубые искры, зажег трут, раздул его и засветил свечу в разбитом фонаре. При свете Хайме разглядел незнакомца. Несомненно дворянин. Холеное молодое лицо с закрученными усиками, плащ с богатым шитьем, хорошие перья на шляпе.