Только одна ночь
Шрифт:
Неожиданно Скорняков махнул рукой, давая знак остановиться, пригнулся и осторожно подошел к стволу большой раскидистой ели. Вслед за ним под дерево вошли Седых, Смольников и Прилепский и, повинуясь настойчивым жестам командующего, принялись смотреть на высокую муравьиную кучу, возле которой бойко сновали скворцы. Птицы клевали муравьев, взмывали в воздух, летели к прибитым на высоких шестах скворечникам и исчезали в них. Птичьи рейды следовали один за другим. Стоявшие под елью недоуменно переглянулись. Смольников вышел чуть-чуть вперед, наклонился и изучающе посмотрел на копошащихся
— Не будем мешать — у них серьезная работа.
Отойдя шагов десять, остановились возле деревьев, на вершинах которых покачивались от слабого ветра скворечники. Скорняков спросил у Смольникова, учившегося до аэроклуба в сельскохозяйственном техникуме:
— Что бы это все значило? Скворцы кормят муравьями взрослых птенцов?
— Никак нет, товарищ командующий. — Смольников посмотрел вверх на скворечники, откуда доносился птичий галдеж. — Скорее всего, в гнездах скворцов завелись перьевые клещи. Химических средств, как известно, у птиц нет, вот они и прибегли к помощи муравьев, а лесные санитары охотно поедают клещей. И скворцам хорошо, и полная дезинфекция гнезда — муравьи оставляют специфический запах — ни одно насекомое в скворечник не полезет.
— Слышите! — с восхищением произнес Скорняков, обращаясь к Седых и Прилепскому. — Как в природе все взаимосвязано! Какая гармония! Муравей помогает скворцу, скворец помогает человеку, очищая от насекомых леса, поля и огороды. Если бы человек вот так. Побережнее друг к другу.
Прилепский устало посмотрел на Скорнякова и удивился. Ни минуты сна за всю ночь. Столько пришлось переволноваться. Столько пережить. Такое бесследно не проходит. «Железный, что ли, он? Стальные нервы, стальное сердце… Мы помоложе, а уже качает, колени подкашиваются…»
— Когда вы отдыхать-то будете, товарищ командующий? — воспользовавшись паузой, спросил Прилепский. — Вы же глаз не сомкнули всю ночь.
— Ничего, — сдержанно улыбнулся Скорняков. — Спать уже поздно, подремлем чуть-чуть в самолете.
Он не удивился тому, что и в самом деле спать ему не хотелось. Природа свое брала: время для сна — ночь — позади. Конечно, эта бессонная ночь скажется. Пока же ощущал себя бодрым. А может, это и не бодрость вовсе, а волнение от беспокойства — впереди отчет перед московским начальством.
Конечно же, что-то изменила эта ночь и в нем самом… Радовало и то, что основная задача им и подчиненными выполнена, правда, не без огрехов, но это уже другое, над ним еще придется потрудиться, а главное — много и серьезно подумать. Он окинул взглядом стоявших рядом, близких ему людей, которые помогли ему и сегодня решить многотрудную задачу, вспомнил отдельные эпизоды ночного варианта отражения налета «противника», напряжение, длившееся почти без уменьшения всю эту долгую августовскую ночь; на какое-то время взгляд задержался на полковнике Седых, его морщинистом лице, впалых щеках. Он, только Женя Седых, смог принять такое решение и пойти на риск: поднять ночью в воздух одновременно столько самолетов на перехват, когда
Вспомнил и Тужилина с его неожиданной исповедью в эту ночь, ставшим теперь ближе и, наверное, хоть чуточку смелее в своих отношениях с другими, в своих дельных предложениях; естественно, что Тужилин не сразу обретет так нужную ему решительность, но то, что между ними произошло, уже вселяет надежду на лучшее.
На какое-то время он мысленно перенесся туда, на свое главное место, и снова подумал о том, что произошло этой ночью. Да, конечно, без них, близких ему людей и всех, кто помогал, не обойтись; ему было трудно, а им наверняка труднее; все действовали с огромным напряжением: и весь расчет командного пункта, и все, кто летал, обнаруживал цели, «стрелял», управлял, готовил данные, «пускал» ракеты; кто помогал разобраться в той немыслимой, загадочной круговерти целей, разведчиков, своих самолетов, среди многоголосья радиопереговоров, команд, донесений и докладов. Как люди стали зависимыми друг от друга! Время одиночек, даже самых одаренных и талантливых, прошло, теперь все зависит от коллектива, хотя и резко возросла ответственность каждого; ошибись один, покриви душой, и никто, никакая самая быстродействующая и «умная» ЭВМ не поможет. Как и десятки, сотни и тысячи лет, так и теперь все зависит от человека… И эта ночь — тому подтверждение… Он и не заметил, как его постепенно охватило чувство признательности и всем людям, и каждому в отдельности; это чувство окатило растревоженное сердце теплой волной; он ощутил себя счастливым и от этого единения с людьми, и от своей причастности к самому важному — к судьбе народа, его защите, ощутил себя частицей огромного мира, неповторимого по своей красоте и подаренного человечеству, как великая и бесценная награда за его труд, страдания и любовь.
Скорняков непроизвольно взглянул на часы — приближалось время отъезда на аэродром, и он в который раз подумал о том, что было и что будет: отчет перед комиссией, строгие расспросы, разбор, выводы. Как это все обернется?.. Главное — добиться незамедлительного завершения работ по «Сапфиру». Хотя, если серьезно вдуматься, и неприятности, которые ждут, — не мед…
— Поторопи, пожалуйста, Тужилина с документами, — тихо попросил Скорняков, обращаясь к Прилепскому. — Пора ехать на аэродром…