Только он

Лоуэлл Элизабет

Внезапно Измаил повернул голову налево и посмотрел в сторону небольшого ручья, который собирался отдать свои воды речке. Жеребец навострил уши и зашевелил ноздрями, принюхиваясь к запаху, который донес до него ветер. Не тратя времени на размышления, Виллоу направила Измаила в лес. Ее сердце гулко и часто колотилось, пока она все глубже забиралась в лесные заросли. Когда ей стало трудно уклоняться от хлещущих ветвей, она повернула и направила Измаила по тропе, параллельной той, с которой только что сошла.

Как ни прислушивалась

Виллоу, она слышала лишь скрип седла, глухой топот копыт, поглощаемый многолетним слоем хвои, да мягкие вздохи ветра. Лес постепенно редел, превращаясь в отдельные рощицы, затем в небольшие группы деревьев, и наконец сменился зеленым лугом, усыпанным дикими цветами, по которому бежал ручей. Этот луг шириной по меньшей мере в одну милю простирался вперед миль на пять. Это было похоже на пойму реки.

Согласно журналу, путь Виллоу пролегал вдоль этого луга. Лишь часть его можно было пройти под покровом леса Потом начиналась открытая местность, где человек совершенно беззащитен перед нападением.

Крепко сжав дробовик и повод, Виллоу прислушивалась в предрассветной полутьме. На границе луга и деревьев медленно двигались какие-то тени, которые можно было принять за оленей, да еще шевелилась трава под ветром. Стояла такая тишина, что слышен был крик орла, летящего навстречу заре в поисках добычи. И ни дымка, ни малейшего признака человека — ничего, кроме необъяснимого, давящего ощущения в затылке.

Внезапно Измаил шарахнулся в сторону и захрапел. Передалось ли ему беспокойство хозяйки или он учуял другую лошадь — для Виллоу оставалось загадкой.

— Спокойно, мой мальчик, — пробормотала она. — Мне самой не нравится это открытое место, но другого пути нет. Давай проскочим его до того, как солнце осветит вершины.

Коснувшись пятками боков жеребца, Виллоу послала Измаила в галоп. Хотя жеребец был поменьше лошадей монта-новской породы, шаг у него был широкий и красивый. Сзади из леса, с левой стороны, донесся крик. «Это не может быть Калеб. После вчерашнего он не станет гнаться за мной. И даже если Мэт заставит его, это будет только на заре. Они, наверное, еще спят. К тому же крик донесся не со стороны долины».

Крик повторился. Виллоу оглянулась через плечо. К ней направлялись четверо всадников на высоких длинноногих гнедых лошадях. Они приближались с каждым шагом.

Виллоу натянула повод и сказала два слова жеребцу. Он пошел быстрее. Через несколько сот ярдов она снова оглянулась. Всадники продолжали на полном скаку преследовать ее. Щелкнув дробовиком, Виллоу нагнулась к шее Измаила и снова обратилась к нему с просьбой увеличить скорость. Шаг жеребца стал еще шире, он словно летел, низко распластавшись над землей, и только хвост, словно флаг, развевался над ним.

Трава и кусты слились в одно сплошное пятно. Глаза слезились от ветра, было трудно дышать. Топот копыт превратился в непрерывную барабанную дробь. Аллюр был слишком рискованным в таком мареве

и требовал чрезвычайно большого напряжения от жеребца, но выбора не было. Надо было оторваться от преследователей.

Виллоу прильнула к холке Измаила. Обоим — и наезднице, и лошади — в этом положении мешал дробовик. После нескольких неудачных попыток Виллоу удалось засунуть оружие в чехол возле седла.

Когда, по представлениям Виллоу, они проскакали милю, Виллоу снова бросила взгляд через плечо. Страх сжал ее сердце: четыре лошади еще больше приблизились к ней. В то время как она оборачивалась, ветер сорвал с ее головы шляпу, и волосы развевались позади нее наподобие пламени. Защищая глаза от ветра, Виллоу еще сильнее подалась вперед, перехватила поводья всего в нескольких дюймах от мундштука, приложив щеку к разгоряченной лошадиной холке.

На второй миле арабский скакун начал отрываться от преследователей. Поняв это, они открыли стрельбу.

Скорость и полумрак были союзниками Виллоу. Она слышала выстрелы, но пули прошли где-то далеко. Распластавшись вдоль холки и спины жеребца, она хвалила и подбадривала его, и так они одолели вторую милю, когда заря начала золотить верхушки ближайших гор.

Буквально из ниоткуда возник ручей, скрытый густой травой. У Виллоу было лишь одно мгновенье для того, чтобы окинуть взглядом внезапно возникшее на пути препятствие. Словно бледная невесомая тень, она прильнула к корпусу Измаила, который, вдвое укоротив последний шаг, успел напрячься, мощно оттолкнуться и приземлиться на противоположной стороне ручья.

Сбившись с ритма, Измаил при приземлении споткнулся. Виллоу сумела удержать ступни в стременах, потянула за поводья, поднимая жеребцу голову, и буквально возвратила ему равновесие. Он по-кошачьи ловко извернулся и в течение двух-трех секунд вошел в прежний ритм бега.

Виллоу бросила быстрый взгляд назад. Преследователи сбились с шага, а одна из лошадей вообще отстала. Они бежали резвее Измаила первую милю, были наравне в течение второй, но далее им не хватило выносливости арабского скакуна.

Виллоу испытала опьяняющую радость и облегчение. Она снова пригнулась к голове жеребца. Она хвалила его и возбужденно рассказывала, что он напрочь загнал других лошадей. Измаил прядал ушами, внимая восторженным словам хозяйки. И хотя дышал он тяжело, его шаг оставался ровным и мощным. Он пока еще не исчерпал своих сил, хотя скоро это неизбежно должно произойти. Ей оставалось надеяться лишь на то, что преследователи отстанут к тому времени, когда Измаил окончательно выбьется из сил.

На исходе четвертой мили Виллоу услышала позади несколько выстрелов. Она взглянула через плечо. Все лошади далеко отстали, кроме одной. Это была длинноногая, красивая лошадь чистых кровей. Впрочем, на скачках ее тоже не следовало бы выпускать на длинные расстояния. Она начала терять скорость, хотя и позже других.