Только позови
Шрифт:
Почти в каждом доме за перекошенной оконной рамой висели флажки с одной или двумя, а то и тремя синими звездами посередине — по количеству мужчин, забранных из семьи в армию.
Утром единственной субботы, выпавшей за время маневров, вышел приказ предоставить с полудня личному составу частей и соединений суточный отпуск. Ближайший населенный пункт находился в трех милях — захудалый городишко под названием Максуэнвилл. Тем, кто не втиснулся в старый ротный грузовик, пришлось топать пехом по размытой грунтовке. В распоряжении Стрейнджа был хозяйственный джип, он кликнул клич, и вся его кухонная команда
В городок собралась солдатня со всего района учений: пехотинцы, артиллеристы, танкисты, связисты из других частей и даже несколько развязных горлопанов из воздушного десанта. Кого тут только не было! Девочек в этой дыре явно не хватало, зато выпивки хоть залейся. Максуэнвилл был центром «сухого» округа, но на окраинах прилепились три забегаловки, где можно было раздобыть втихую настоящее бутылочное виски, а не только мощный вонючий «громобой». Хитроумные хозяева заранее запаслись спиртным, забегаловки были забиты, и хвост очереди тянулся от входа по глинистой обочине. Стрейндж прошел днем по Мейн-стрит. То тут, то там уже завязывались пьяные потасовки.
Женщин на улицах вообще почти не было видно. Несколько местных гулящих и проституток околачивались у двух ресторанчиков, где, несмотря на вывеску: «Приносить и распивать спиртные напитки запрещается», хлебали вовсю, доставая бутылки из карманов или из-под стола. Остальные расселись с кавалерами в окраинных заведениях. Местные мужчины, судя по всему, старались как можно реже показываться на улицах, а те, что попадались, напускали на себя равнодушно — деловой вид и поскорее проходили мимо. Военно-полицейские машины пачками свозили пьяных обмякших вояк на сборный пункт, где их должны были подбирать патрульные из своих частей. Стрейндж понял, что кадр не подвернется, и налег на выпивку. Даже низкосортное бутылочное виски после самогонного «громобоя» казалось напитком богов. Повсюду царила бесшабашная, отчаянная удаль, как перед концом света; он тоже расслабился.
Он больше не горевал из-за Лэндерса. Люди кончаются, как и времена года, — таков закон. Один так, другой иначе, но все равно кончаются. Весна каким-то образом поставила все на свои места.
Подвыпивший, благодушный, примиренный с этой разломленной, катящейся в тартарары жизнью, Стрейндж бродил по улицам, глазел, забрел куда-то подкрепиться. Около одиннадцати вечера на Мейн-стрит его остановил один из ротных поваров. Он, задыхаясь, выскочил из какого-то темного переулка.
— Слышь, сержант, верно, что ты снял номер в гостинице?
— Угу, снял. А что?
— Понимаешь, с двумя цыпочками познакомился. Деревенские. Могу уступить одну, если в комнату пустишь.
Они забавлялись всю ночь, а снаружи, за стенами гостиницы, городок ходил ходуном от топота полчищ, почуявших конец света и лихорадочно старавшихся урвать напоследок от жизни что можно. В семь часов девчонки объявили, что им пора бежать домой, чтобы привести себя в порядок и поспеть в церковь к утренней службе. У Стрейнджа было такое ощущение, будто все, что произошло — и эта колдовская ночь, и девчонки, вышмыгнувшие
Обойдя все забегаловки и шумные компании, Стрейндж кое-как собрал свою кухонную команду. Солнце грело вовсю, солдаты поскидывали полевые куртки и тащили их в руках. В лагерь возвращались тем же манером, в переполненном джипе, и мимо тех же лесов и полей, которые заметно озеленели за сутки. Впереди были еще четыре дня учений, а потом они возвратятся в военный городок. Всю обратную дорогу шел громкий обмен субботними впечатлениями.
Стрейндж большей частью молчал, зато его повар хвастливо распространялся насчет того, как им с сержантом повезло с двумя охочими деревенскими ягодками. Ребята что есть сил подзуживали Стрейнджа, но тот пропускал мимо ушей даже самые забористые шуточки.
В следующую же субботу, когда часть вернулась в казармы, он получил увольнительную на ночь и условился с Фрэнсис о встрече.
После того как прошел первый бурный приступ желания, они лежали обнявшись, спокойно, как два старых товарища. Стрейндж не задавал неделикатных вопросов о том, что она делала без него и с кем встречалась.
Добродушно — насмешливое отношение Фрэнсис ко всему на свете заражало. Оно словно протирало стекла в окнах, через которые видишь мир. Нет, Фрэнсис — молоток, рассудительная такая и незлобивая, хоть и безалаберная. С другой стороны, ее чувство юмора в карман не положишь. При ней оно и останется. Особенно когда их перебросят из Кэмп О'Брайера.
— Послушай, ты в бога веришь? — сказала вдруг Фрэнсис.
Вопрос застал его врасплох. Он долго думал, прежде чем ответить.
— Не знаю, — сказал он наконец. — Сейчас уже не знаю.
— Но раньше верил? То есть воспитывался в вере, по-христиански?
— Да.
— То-то и оно. Я вот тоже. Христианское учение насчет секса — это дикость. Шаманские заповеди, — говорила Фрэнсис серьезно. — Не знаю, когда это началось. Скорее всего, с тех первых поселенцев — пуритан, которых проклятые англичане переправили к нам в одна тысяча шестьсот двадцатом. Хитро сделали, что отделались от них.
— А вот мне скоро в Англию предстоит, — усмехнулся Стрейндж. — Может, там теперь малость по-другому.
— Еще бы! Конечно, по-другому, когда они от пуриташек избавились. Правда, викторианцы на такие вещи тоже строго смотрели. — Она возмущенно помотала головой. Стрейнджа разбирал смех.
Когда они распрощались и он покатил в военный городок, его не мучили никакие вопросы, он был в приподнятом настроении и решил заглянуть в гарнизонку, чтобы попросить Уинча о переводе.
Стрейндж давно подумывал о том, чтобы уйти из службы связи. Субботнее приключение с поваром и деревенскими девчонками подтолкнуло его к окончательному решению. Тот не переставал трепаться обо всех подробностях и упорно продолжал звать Стрейнджа по имени. Он мог потребовать, чтобы тот обращался по форме, но опасался, что остальные истолкуют это превратно. Всяческими способами он старался дать понять повару, что ему не нравится такое панибратство. Но толстяка не пронимало ничто; задубелый что твой носорог. А может, он только делал вид, что не понимает намеков. Стрейндж подозревал последнее.