Толкование на книги Нового Завета
Шрифт:
Чтобы кто-нибудь не сказал, что он, правда, заботился, но заботился так, обыкновенно, он показывает свойство своей заботы. И не сказал: я принимаю участие в скорби, но подвергаюсь ей сам до изнеможения. Изнеможение же разумей как телесное, так и в особенности душевное. Слово кто нужно разуметь так: будет ли то важный или незначительный человек.
Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?
Затем, как он. выразил избыток скорби, ибо воспламеняюсь, говорит. Претерпевая все другое, он радовался, зная, что претерпевает ради Господа; здесь же он уязвляется душой так, что соблазн другого, даже человека незначительного и отверженного, причиняет ему большую скорбь, А что слово воспламеняюсь нужно понимать в смысле «соблазняюсь», этому научает
Если должно мне хвалиться, то буду хвалиться немощью моею.
Немощью называет гонения; ибо при голоде, бичевании, кораблекрушении и перенесении других бедствий обнаруживается человеческая немощь. О знамениях он не упоминает здесь, потому что они были даром Божиим; бедствия же вместе с силой Божией показали и его терпение.
Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, благословенный во веки, знает, что я не лгу.
Ничего из прежде сказанного он не подтвердил, здесь же подтверждает и удостоверяет, может быть, потому, что то, что он сказал здесь, совершилось давно и было не так ясно, а прежде рассказанное, как, например, скорби и тому подобное, было известно коринфянам.
В Дамаске областной правитель царя Ареты стерег город Дамаск, чтобы схватить меня.
Смотри, как сильна была борьба, если из-за него начальник стерег город. Правитель народа, конечно, не поступил бы так, если бы ревность Павла не воспламенила всех. Арета был тесть Ирода.
И я в корзине был спущен из окна по стене и набежал его рук.
Убежал, исполняя закон Господа: ибо и Господь переходил из места в место. Себя самих не должно подвергать искушениям. Там же, где бедствия неизбежны, должно полагаться только на Бога и от Него просить и ожидать избавления; а когда искушение непосильно, должно изыскивать и свои средства, но и в этом случае должно все относить к Богу, как и то, что апостол спасся в корзине. Хотя он и сильно желал, быть со Христом, но он любил также спасение людей и берег себя для проповеди.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Не полезно хвалиться мне, ибо я приду к видениям и откровениям Господним.
Переходя к другому роду похвалы, который делал славным его самого, именно к откровениям, говорит: не полезно мне, потому что может довести меня до гордости. Что же? Если бы ты и не высказал, разве и без того уже ты не знал этого? Но мы по-разному гордимся, когда знаем что-либо сами про себя, и когда передаем это другим. Однако же он говорит это не потому, что ему самому предстояла опасность впасть в подобное состояние, а чтобы научить нас молчать о делах такого рода. И в другом смысле не полезно, потому что может заставить кого-либо считать меня лучше, чем видит, как он и высказывает эту мысль ниже. Лжеапостолы, хотя не имели ничего, однако рассказывали; он же, имея много видений и откровений Господних, упоминает только об одном, да и то против воли. Узнай же, что откровение заключает в себе нечто более, чем видение: последнее дает только видеть, а откровение являет нечто высшее видимого.
Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет.
Он упомянул не обо всех откровениях (это было бы трудно, потому что их было много) и не обо всех умолчал. Но и об одном единственном он говорит неохотно, чтобы показать, что и о нем упоминает против воли. Присовокупляет же: во Христе, чтобы лжеапостолы не сказали, будто он восхищен был от демонов, как Симон. Не без основания указал он на время; он сделал это для того, чтобы ты узнал, что не без нужды рассказал это теперь, после четырнадцатилетнего молчания. И если за четырнадцать лет пред этим удостоился такого откровения, то как велик он был теперь, после стольких опасностей ради Христа?
В теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю: Бог знает, восхищен
Заметь его умеренность: он признается, что не знает, был ли в теле, или вне тела, когда был восхищен. Третье же небо должно понимать следующим образом. Писание называет небом воздух, как например, в выражениях: птицы небесные, роса небесная. Это первое небо. Оно называет, далее, небом также и твердь. Назвал, говорит, Бог твердь небом (Быт. 1:8). Это второе небо. Называет небом и то, что создано вместе с землею. Вот третье небо.
И знаю о таком человеке (только не знаю — в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать.
С третьего неба, говорит, снова восхищен был — в рай: восхищен был для того, чтобы и в этом отношении не быть ниже прочих апостолов, живших вместе со Христом. Употребляет выражение: в рай, потому что имя этого места было общеизвестно, и Сам Господь обещал его разбойнику. Он слышал неизреченные слова, которые мудрствующим по человечески и не имеющим ничего духовного нельзя пересказать. Отсюда ясно, что так называемое «Откровение Павла» есть сочинение подложное. Ибо как же иначе, если упомянутые слова были неизреченными? Итак, по смыслу буквальному, третье небо и рай — места различные; в смысле же переносном эти слова, может быть, имеют одно значение, а может быть и не одно. Хотя по поводу переносного смысла можно сказать многое, но мы выскажем только немного, — то, что более удобно для понимания. Первое небо есть граница и предел нравственности , когда кто-либо правильно образовал свои нравы. Затем, философия ( , naturalis philosophia) составляет второе небо, когда кто-либо, насколько возможно, приобретет познание о природе вещей. Наконец, третье небо есть знание богословское , когда кто-либо, насколько доступно, приобретет через созерцание способность к восприятию Божественного и превышающего человеческое разумение. Итак, во всяком случае, Павел был восхищен в места, близкие к Троице, то есть превыше всего сущего, и будучи при этом не в теле, потому что ум его все еще был косен. Ибо по отношению к вещам Божественным является косным всякий ум в то время, когда человек бывает восхищен и объят от Бога, так что через Него возбуждается и действует. А так как и в областях есть степени, то он проникает еще в рай, проникнув в сокровеннейшие тайны Божества. Поскольку же они недоступны для познания и неизреченны, то их никогда не поймет никто, если только не станет выше человеческой немощи.
Таким человеком могу хвалиться.
Заметь его смирение: он рассказывает это как бы о ком-то другом, ибо говорит: таким человеком могу хвалиться. Но если другой был восхищен, то почему ты хвалишься? Итак, очевидно, что он говорит это о себе.
Собою же не похвалюсь.
Говорит это или для того, чтобы показать, что без необходимости не стал бы рассказывать, или же для того, как можно полагать, чтобы сделать речь прикровенной.
Разве только немощами моими.
То есть бедствиями, гонениями.
Впрочем, если захочу хвалиться, не буду неразумен, потому что скажу истину.
Каким образом, сказавши выше, что хвалиться есть безумие, теперь говорит: если захочу хвалиться, не буду неразумен? Он сказал здесь: не буду неразумен не по отношению к похвале, а по отношению к тому, что он не лжет, ибо прибавляет: потому что скажу истину. Итак, смысл таков: я не безумен, потому что говорю истину.
Но я удерживаюсь, чтобы кто не подумал о мне более, нежели сколько во мне видит или слышит от меня.
Чтобы люди не обоготворили его, — вот истинная причина, по которой он всегда умалчивает о себе, когда же принужден бывает сказать что-либо, то говорит прикровенно для того, чтобы не почли его высшим. Ибо не выразился так, чтобы кто не сказал обо мне, но чтобы кто-нибудь не почел меня большим, чем я достоин. Если ради его чудес хотели принести ему в жертву волов (Деян. 14:13), то чего не сделали бы, если бы он обнаружил свои откровения.