Толстой-Американец
Шрифт:
Саркастический привет «барону», то есть командиру батальона Егору Васильевичу Дризену 1-му, чем-то напоминал поклон, отвешенный Американцем двумя годами ранее на Камчатке капитан-лейтенанту Ивану Фёдоровичу Крузенштерну.
Сергей Марин, получив толстовское послание, был им явно задет и написал скорый «Ответ», который начинался так:
Сократа ученик — друг всех Алцибиадов [311] , Злодей ефрейторства, гонитель вахт парадов — Быв — гвардьи офицер, армейской, и матрос, Которого теперь рок в гарнизон занёс; Где живучи от всех мирских сует свободен…311
Алкивиад (ок. 450–404
Похоже, что Марин — в отличие от не находившего себе места графа Фёдора Толстого — видел в несуетнойжизни известные достоинства. Впрочем, мы отвлеклись от помещённого в Зелёном альбоме текста — почитаем-ка его дальше, тем более что автор «Ответа» поспешил перейти в наступление:
Забыв печали все, фельдфебельшей доволен. Любя приятелей ты вспомни<л> Марина. Скажи однако ж мне какая сатана, Шепнула там тебе, что здесь я утешаюсь, И что в столице я как в масле сыр катаюсь, Что всё лелеет здесь, всё веселит меня, И что мне новой день милей прошедша дня. Ошибся граф! Когда настроив лирны струны, Воспел меня назвав ты баловнем фортуны; Или Толстой, кругом объехав белой свет, Не знаешь ты ещё что счастья в свете нет. Когда же ты его нашёл где за морями, То не скрывай сего пред верными друзьями. Скажи мне, где и как — и парусы подняв Мы пустимся в моря с тобой любезный граф! И бури все презрев, презрев дожди, ненастье, За тридевять земель — пойдём искать мы шастье. Но пусть готовится к принятию нас флот; А между тем хочу писать к тебе в Нейшлот [312] .312
Там же. С. 103–104. Сохранена орфография подлинника.
Остальные пятьдесят шесть стихов «Ответа» [313] были призваны убедить ставшего в позу графа Фёдора в том, что он жестоко ошибся. За время разлуки с другом Сергей Никифорович Марин ничуть не изменился («только стал потолще»), ведёт прежний «жизни род» и — самое главное — не обрёл пошлого земного счастья, достаточного для всякого узколобого «баловня фортуны».
Согласился ли Американец с замысловатыми аргументами штабс-капитана (вскоре ставшего флигель-адъютантом) или нет, мы не знаем, однако «бедняк» Фёдор Толстой, несомненно, был душевно рад доставленному осенью 1806 года в Нейшлот посланию. На какое-то, пусть и непродолжительное, время «Ответ» Сергея Марина взбодрил графа Фёдора, осатаневшего от гарнизонной тягомотины, абриса четырёх бастионов и застывших лесных пейзажей.
313
Полный текст послания С. Н. Марина к графу Ф. И. Толстому помещён в Приложении 1 к данной книге.
Однако потом тоска, нещадная нейшлотская кручина вновь, и надолго, полонила его душу.
Требуемых для полноценного существования нашего героя «рая» и «ада» в Нейшлоте не было, их там и не предвиделось.
Глаза Толстого, ещё недавно столь выразительные, безнадёжно потухли.
Только по ночам, в сумбурных красочных снах-воспоминаниях, он и жил.
По-видимому, никогда — ни до, ни после — граф Фёдор не оказывался в столь беспросветном положении.
По-настоящему выручить Американца из беды никакие доступные «фельдфебельши», никакие разлюбезные письма из Петербурга, рифмы, колоды карт и батареи бутылок, конечно, не могли. Это было по силам разве что внезапно налетевшей буре рока.
И такая спасительная буря однажды грянула.
Ею для двадцатишестилетнего поручика графа Фёдора Толстого стала начавшаяся война России со Швецией.
В июне 1807 года Российская империя, так и не преуспев на поле брани, заключила Тильзитский мир с наполеоновской Францией и присоединилась к пресловутой континентальной системе. Входившие в данную (как потом выяснилось, не слишком эффективную) систему европейские державы прекратили торговые операции с Англией и не допускали корабли «владычицы морей» в свои гавани.
В Тильзите же император Александр I взял на
314
Бородкин М. М. Краткая история Финляндии. СПб., 1911. С. 94.
Шведский король Густав IV Адольф, и ранее не стремившийся к политическому сближению с Россией, решительно отверг все «тильзитские» предложения Петербурга и продолжил вести флирт с Лондоном. Более того, во второй половине 1807 года король, проявлявший «признаки психического расстройства» [315] , сделал ряд демонстративных шагов, резко обостривших русско-шведские отношения. В ответ на это 14 января 1808 года российской гвардии было высочайше (и строго секретно) предписано приготовиться «к выступлению в поход по первому приказанию» [316] .
315
Там же. С. 98.
316
Долгов С. История лейб-гвардии Преображенского полка: 1683–1883 г. Т. 111: 1801–1883. 4. 1. СПб., 1898. С. 55–56.
В начале февраля три дивизии под командованием генерала от инфантерии графа Фёдора Фёдоровича Буксгевдена, перейдя границу Финляндии, неспешно, утопая в снегах и замерзая, двинулись в северном направлении.
А в марте Россия, используя в качестве официального повода выдворение из Стокгольма русского и прусского посланников, объявила войну Швеции.
На первых порах кампания «под инеями севера, средь океана вековых лесов, на берегах озёр пустынных» [317] разворачивалась для русских как нельзя более успешно. Уже в феврале — апреле 1808 года их отряды, не встретив ожесточённого сопротивления, захватили важные крепости Або, Гельсингфорс и Свеаборг, а также иные населённые пункты и острова. Эта «вооружённая прогулка» (Д. В. Давыдов) дала основания опубликовать в Петербурге Манифест об окончательном покорении Финляндии и присоединении её «навсегда к Российской Империи» [318] .
317
Давыдов Д. Военные записки. М., 1982. С. 105.
318
Бородкин М. М. Указ. соч. С. 100.
Однако отступившие далеко на север шведы сумели-таки (при поддержке с моря англичан) оправиться от неудач и нанесли противнику ряд чувствительных поражений, «попятили» его. Взялись за оружие, за топоры и дубины также местные крестьяне. И тогда стало ясно, что с объявлением «шведской Финляндии русской провинцией» с балами и увеселениями на Неве заметно поторопились; что конца военным действиям, с лета приобретшим характер локальных сражений и стычек с финскими партизанами, череды наступлений и ретирад, ещё не видно.
Узнав о вступлении России в войну, причём в такую близкуювойну, граф Фёдор Толстой приложил отчаянные усилия для того, чтобы попасть в ряды витязей, туда, где находился его старинный друг Денис Давыдов и пахло жжёным порохом.
Со слов Ф. Ф. Вигеля нам известно, что когда генерал-майор И. И. Алексеев, шеф Митавского драгунского полка, прибыл в Сердоболь (городок на берегу Ладожского озера), где должен был принять командование над отрядом, поручик явился к нему и чуть ли не на коленях умолял взять его в поход. «Молодой лев наружностью и сердцем полюбился Алексееву, — сообщает мемуарист, — и он представил о том в Петербург, но с выговором получил отказ» [319] .
319
Вигель-1. С. 472.