Том 02. Желанный царь
Шрифт:
Не успевшие выехать в свои иногородние вотчины бояре с семействами поневоле очутились запертыми за крепкими стенами Кремля. Романовское подворье оказалось в центре осажденного города.
Очутились запертыми в своем старом родовом гнезде и бояре Романовы.
Печально опустив на руку кудрявую голову, сидит в своей горнице юный стольник бывшего царя Василия Шуйского Михаил Романов.
Грустно его красивое лицо. Блестят то и дело набегающими слезами мягкие карие глаза мальчика.
Несколько
Просился было снова в ополчение следом за своим свойственником у матери и Михаил. Но старица Марфа только тихо застонала в ответ на эту просьбу и залилась горючими слезами. И дрогнуло любовью и жалостью сердце отважного мальчика…
Мог ли он оставить мать, осиротевшую, несчастную, в то время, когда умерла сестра, когда отец томится в плену у ляхов в далеком Мариенбурге?
Но все же рвалась душа Миши в войско… Кипела
обидой за родину юная кровь… Прокопий Петрович Ляпунов, раненный в бою князь Трубецкой, Пожарский и даже разбойник казак Заруцкий казались ему героями, сказочными богатырями, пришедшими спасти Москву и ее святыни, а тем самым и всю Святую Русь…
Об этом думал Михаил целыми днями, о том же размышлял и сейчас, сидя в одиночестве у себя в светлице. Пострадать за спасение Москвы, за веру православную — вот какова была мысль, не дававшая покоя мальчику. Длинный весенний день близился к концу, а Михаил и не думал ложиться… В раскрытые окна горницы вливался свежий апрельский воздух… Юным весенним дыханием дышала земля…
Едва зеленела первая травка в саду, зеленая, свежая, невольно радующая взор.
А мысли Михаила были так унылы и печальны! Легкое покашливание у дверей заставило мальчика отрезвиться от них.
— Ты, Сергеич?
Это был он, верный дядька-дворецкий, осунувшийся и постаревший за последние годы до неузнаваемости.
Сейчас лицо старика носило следы только что пережитого волнения. И, глянув на него, Михаил замер от какого-то ужасного предчувствия нового несчастия.
— Што еще? Матушка? Здорова ли? — трепетными звуками сорвалось с уст Миши.
— Слава Господу, здорова старица-боярыня… А только святителю нашему грозит несчастье! — шепотом, с мертвенно-бледным лицом произнес старик.
— Владыке Гермогену? — переспросил Михаил и стремительно вскочил с места.
Миша горячо и беззаветно любил патриарха!
В дни несчастий, Филаретова плена, когда тушинские приверженцы напали на Ростов и увезли к вору митрополита Ростовского, и теперь, когда Филарет Никитич, отправленный в качестве почетного посла к королю Сигизмунду, был заключен под стражу, юный Михаил находил утешение у патриарха Гермогена, ласкавшего его, как сына. Часто бывал Миша у владыки в Чудовом монастыре, куда ляхи, с Гонсевским во главе, заперли Гермогена, продолжавшего рассылать грамоты по всей Руси с
— Што с владыкой? — испуганно произнес Миша, хватая дрожащей рукой Сергеича. — Жив ли?
— Жив, жив! Успокойся, боярчик желанненький, а только видел я, што окаянный Мишка Салтыков, с Гонсевским-гетманом да с приспешниками своими, што Сигиманду проклятому прямят, подъехали к Чудовской обители. Не к добру это, боярчик, в такой поздний час, не к добру!
— И дядя Иван с ними? — трепеща всем телом, спросил Миша.
— Не! Какое! Нешто Иван Никитич был когда заодно с ляшскими доброхотами? Завсегда он противу Владислава шел!.. Да то и худо, што нет его с ими, не приведи Господь, вызволять владыку из несчастья некому будет…
— Пойдем, Сергеич! — решительно, почти резко сорвалось с уст Миши.
— Куда ты? Господь с тобою! К владыке все едино не пустят. Под семью замками заперт владыка. Себя только погубишь, дитятко!
— Я говорю, пойдем!
Миша точно окреп, вырос в эти минуты. Глаза его сверкали, губы сжались. И в его детском лице старый Сергеич неожиданно заметил черты энергичного и стойкого Филарета Никитича.
— Да куда ж пойдем мы, дитятко? — растерянно продолжал Сергеич. — Да и матушка-старица, не ровен час, хватится, обеспокоится, не приведи Господь!
— Сергеич, тебе хорошо ведомо, как дорога мне матушка, как жалею я ее, болезную мою… Но должен я изведать об участи владыки, помочь, чем можно, коли придется лихо, спасти… — горячо сорвалось с уст мальчика.
— Ох, Господи, тебе ли спасти его, дитятко?! — прошептал взволнованный дворецкий.
Но Миша уже не слышал того, что говорил Сергеич. Стремительно нахлобучив шапку и застегнув запоны кафтана, он бросился из горницы. Сергеич едва поспевал за ним.
Старым романовским садом, избегая улицы с ее крестцами, где то и дело звучала ненавистная им обоим польская речь, они пробрались в дальний угол подворья, примыкавший тыном к строениям Чудова монастыря.
Вот и знакомая лазейка, через которую несколько лет назад Настя с тем же верным Сергеичем уводила детей в дом княгини Черкасской. Сейчас на дворе обительском хорошо слышны ржание коней и громкая болтовня польских гайдуков.
Миша и Сергеич обогнули главное здание храма и готовились уже проскользнуть в сени самой обители, чтобы расспросить чернецов о владыке, как неожиданно яркая полоска света в уровень с землею, в глухом дальнем углу двора, привлекла внимание обоих.
— Глянь, Сергеич, тайник ведь это?… Неужто ж здеся владыка схоронен? Неужто ж…
Миша не договорил своей мысли и, присев к небольшому оконцу, откуда выходил свет, заглянул туда, сам оставшись в тени росших под окном верб.
В узком небольшом тайнике, похожем скорее на каменный мешок, нежели на обительскую келью, сидел владыка Гермоген, величавый старец с иконописной^ наружностью древнего апостола. Худой, изможденный, с пламенными очами, он казался существом иного мира. Сухие руки лежали бессильно у него на коленях… Сомкнутые уста молчали… Глаза были опущены на какой-то свиток, лежавший перед ним.