Том 1. Двенадцать стульев
Шрифт:
– Вы с ума сошли! – воскликнул инженер, вскакивая. – Встаньте, пожалуйста!
– Не встану, – ответил отец Федор, водя головой за инженером и глядя на него ясными глазами.
– Встаньте!
– Не встану!
И отец Федор осторожно, чтобы не было больно, стал постукивать головой о гравий.
– Мусик! Иди сюда! – закричал испуганный инженер. – Смотри, что делается. Встаньте, я вас прошу. Ну, умоляю вас!
– Не встану, – повторил отец Федор. На веранду выбежала Мусик, тонко разбиравшаяся
Завидев даму, отец Федор, не поднимаясь с колен, проворно переполз поближе к ней, поклонился в ноги и зачастил:
– На вас, матушка, на вас, голубушка, на вас уповаю.
Тогда инженер Брунс покраснел, схватил просителя под мышки и, натужась, поднял его, чтобы поставить на ноги, но отец Федор схитрил и поджал ноги. Возмущенный Брунс потащил странного гостя в угол и насильно посадил его в полукресло (гамбсовское, отнюдь не из воробьяниновского особняка, но из гостиной генеральши Поповой).
– Не смею, – забормотал отец Федор, кладя на колени попахивающий керосином пиджак булочника, – не осмеливаюсь сидеть в присутствии высокопоставленных особ.
И отец Федор сделал попытку снова пасть на колени.
Инженер с печальным криком придержал отца Федора за плечи.
– Мусик, – сказал он, тяжело дыша, – поговори с этим гражданином. Тут какое-то недоразумение.
Мусик сразу взяла деловой тон.
– В моем доме, – сказала она грозно, – пожалуйста, не становитесь ни на какие колени!
– Голубушка! – умилился отец Федор. – Матушка!
– Никакая я вам не матушка. Что вам угодно?
Поп залопотал что-то непонятное, но, видно, умилительное… Только после долгих расспросов удалось понять, что он как особой милости просит продать ему гарнитур из двенадцати стульев, на одном из которых он в настоящий момент сидит.
Инженер от удивления выпустил из рук плечи отца Федора, который немедленно бухнулся на колени и стал по-черепашьи гоняться за инженером.
– Почему, – кричал инженер, увертываясь от длинных рук отца Федора, – почему я должен продать свои стулья? Сколько вы ни бухайтесь на колени, я ничего не могу понять!
– Да ведь это мои стулья, – простонал отец Федор.
– То есть как это ваши? Откуда ваши? С ума вы спятили? Мусик, теперь для меня все ясно! Это явный псих!
– Мои, – униженно твердил отец Федор.
– Что ж, по-вашему, я у вас их украл? – вскипел инженер. – Украл? Слышишь, Мусик! Это какой-то шантаж!
– Ни боже мой, – шепнул отец Федор.
– Если я их у вас украл, то требуйте судом и не устраивайте в моем доме пандемониума! Слышишь, Мусик! До чего доходит нахальство. Пообедать не дадут по-человечески!
Нет, отец Федор не хотел требовать «свои» стулья судом. Отнюдь. Он знал, что инженер Брунс не крал у него стульев. О нет! У него и в мыслях этого не было. Но эти стулья все-таки
– Что? – крикнул инженер багровея. – Двадцать рублей? За прекрасный гостиный гарнитур? Мусик! Ты слышишь? Это все-таки псих! Ей-богу, псих!
– Я не псих, А единственно выполняя волю пославшей мя жены…
– О ч-черт, – сказал инженер, – опять ползать начал! Мусик! Он опять ползает!
– Назначьте же цену, – стенал отец Федор, осмотрительно биясь головой о ствол араукарии.
– Не портите дерева, чудак вы человек! Мусик, он, кажется, не псих. Просто, как видно, расстроен человек болезнью жены. Продать ему разве стулья, а? Отвяжется, а? А то он лоб разобьет!
– А мы на чем сидеть будем? – спросила Мусик.:
– Купим другие.
– Это за двадцать-то рублей?
– За двадцать я, положим, не продам. Положим, не продам я и за двести… А за двести пятьдесят продам.
Ответом послужил страшный удар головой о драцену.
– Ну, Мусик, это мне уже надоело.
Инженер решительно подошел к отцу Федору и стал диктовать ультиматум:
– Во-первых, отойдите от пальмы не менее чем на три шага; во-вторых, немедленно встаньте. В-третьих, мебель я продам за двести пятьдесят рублей, не меньше.
– Не корысти ради, – пропел отец Федор, – а токмо во исполнение воли больной жены.
– Ну, милый, моя жена тоже больна. Правда, Мусик, у тебя легкие не в порядке? Но я не требую на этом основании, чтобы вы… ну… продали мне, положим, ваш пиджак за тридцать копеек.
– Возьмите даром! – воскликнул отец Федор. Инженер раздраженно махнул рукой и холодно сказал:
– Вы ваши шутки бросьте. Ни в какие рассуждения я больше не пускаюсь. Стулья оценены мною в двести пятьдесят рублей, и я не уступлю ни копейки.
– Пятьдесят, – предложил отец Федор.
– Мусик! – сказал инженер. – Позови Багратиона. Пусть проводит гражданина!
– Не корысти ради…
– Багратион!
Отец Федор в страхе бежал, а инженер пошел в столовую и сел за гусика. Любимая птица произвела на Брунса благотворное действие. Он начал успокаиваться.
В тот момент, когда инженер, обмотав косточку папиросной бумагой, поднес гусиную ножку к розовому рту, в окне появилось умоляющее лицо отца Федора.
– Не корысти ради, – сказал мягкий голос. Пятьдесят пять рублей.