Том 1. Дьяволиада (с иллюстрациями)
Шрифт:
И не случайно, читая «Грядущие перспективы» Булгакова, вспоминаешь «Окаянные дни» Ивана Бунина. По мыслям, по накалу страстей, по провидческому дару молодой Михаил Булгаков в чем-то весьма существенном близок маститому академику, прошедшему, в сущности, те же пути и перепутья, что и Юный Врач, с записками которого читатели должны быть давно знакомы, но о них — речь впереди.
Но, возможно, и не «Грядущие перспективы» — первая публикация М. Булгакова. Недавно Григорий Файман напечатал в «Литературных новостях» (№ 5, 1994 г.) три репортажа под общим названием «Советская инквизиция. Из записной книжки репортера», подписанные «Мих. Б.» в газете «Киевское эхо» в августе — сентябре 1919 года…
В конце августа 1919 года деникинцы вошли в Киев и обнаружили чудовищные злодеяния Чрезвычайной комиссии, творившей расправу над
Мих. Б. — этим псевдонимом Михаил Афанасьевич впоследствии подписывал свои фельетоны, репортажи в «Гудке», в других изданиях. Вполне возможно, что Булгаков написал эти репортажи сразу же после того, как Киев был освобожден от большевиков.
«Последнее, заключительное злодейство, совершенное палачами из ЧК, расстрел в один прием 500 человек, как-то заслонило собою ту длинную серию преступлений, которыми изобиловала в Киеве работа чекистов в течение 6–7 месяцев…»
Мих. Б. называет факты, подлинные фамилии расстрелянных… «Молодой студент Бравер, фамилия которого опубликована четырнадцатой в последнем списке, был приговорен к расстрелу в порядке красного террора как сын состоятельных родителей. Над несчастным юношей беспощадно издевались как над „настоящим, породистым буржуем“, в последние дни его несколько раз в шутку отпускали домой, а в самый день расстрела дежурный комендант объявил ему об „окончательном, настоящем“ освобождении и велел ему собрать вещи. Его выпустили на волю…
Но лишь только обрадованный и просветлевший юноша переступил порог страшного узилища, его со злым хохотом вернули обратно и повели к расстрелу.
Подобных фактов, надо думать, десятки и сотни. И комиссия по расследованию кровавых преступлений чекистов должна раскрыть их, собрать воедино и дать полную картину инквизиторской „работы“ советской опричнины».
И еще одна цитата из репортажей Мих. Б.: «Достойна внимания совершенно новая для нашего времени, но известная история средних веков, чисто инквизиционная, процессуальная форма расследования, широко практиковавшаяся следователями из ЧК. Обвинение предъявлялось не только за то или иное реально совершенное деяние, не только за покушение или обнаруженный умысел, но также за совершенно несодеянное преступление, которое, по некоторым предположениям, лишь „могло быть совершено“ данным лицом…»
А теперь вспомним главу «Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа» из романа «Мастер и Маргарита»… Афраний, начальник тайной службы, уверяет Пилата, что у него нет сведений, что Иуду зарежут сегодня ночью. У Пилата тоже нет этих сведений, но у него есть предчувствие, что так может случиться, сведения «случайны, темны и недостоверны», но предчувствие его никогда не обманывает. Не только зарежут, но и подбросят первосвященнику деньги, полученные за предательство, с запиской: «Возвращаю проклятые деньги!»
Начальник тайной службы быстро сообразил, что ему нужно делать, чтобы Пилат был им доволен: «— Выследить человека, зарезать, да еще узнать, сколько получил, да ухитриться вернуть деньги Кайфе, и все это в одну ночь? Сегодня?
— И тем не менее его зарежут сегодня, — упрямо повторил Пилат, — у меня предчувствие, говорю я вам!..
— Слушаю, — покорно согласился гость, поднялся, выпрямился и вдруг спросил сурово: — Так зарежут, игемон?
— Да, — ответил Пилат, — и вся надежда только на вашу изумляющую всех исполнительность…»
А через несколько часов, когда Иуду действительно зарезали люди начальника тайной службы, Пилату вдруг пришла в голову мысль, что Иуда сам покончил с собой. На этом и порешили два служителя «закона».
Не это ли имеет в виду Мих. Б., когда упоминает «новую для нашего времени, но известную историю средних веков, чисто инквизационную, процессуальную форму расследования, широко практиковавшуюся следователями из ЧК?..»
Беспощаден Мих. Б. к Раковскому и Мануильскому, которые играли роль «культурных и гуманных» деятелей революции, беспощаден и к известному садисту Лацису, сделавшему карьеру на убийствах и расстрелах ни в чем не повинных людей. Но бывало и так, что Лацис освобождал людей… за взятку. Так произошло, когда он устроил побег польской графини М., ее слегка подстрелили, потом отвезли в больницу, сделали перевязку, и она благополучно «скрылась при помощи поджидавших ее друзей…
Одновременно
Так что Булгаков имел все основания опасаться мести чекистов, если бы они разгадали псевдоним…
Вполне возможно, что не только «Советская инквизиция» принадлежит перу М. Булгакова. Некоторые биографы и исследователи утверждают, что Булгаков мог выступать и под другими псевдонимами в «киевский» период жизни. Исследования продолжаются, но уже сейчас можно сказать, что настроения Булгакова этого времени почти целиком и полностью совпадают с записями И. Бунина в «Окаянных днях». Он так же, как и Бунин, ненавидел большевиков, что превосходно передано в «Грядущих перспективах»; так же, как и Бунин, верил в огромные потенциальные силы русского народа, который может воспрянуть ото «сна», одумается и сбросит ярмо большевизма… «Большевистские дела на Дону и за Волгой, сколько можно понять, плохи. Помоги нам, Господи!» — писал Бунин. Булгаков мог сказать так же…
Михаил Афанасьевич Булгаков родился 3 мая 1891 года (по старому стилю) в Киеве в семье доцента Киевской духовной академии Афанасия Ивановича и Варвары Михайловны, в 1890 году начавших совместную жизнь. Афанасий Иванович, сын священника Ивана Авраамьевича, получил духовное образование, сначала учился в семинарии, затем в академии. Перед поступлением в академию ему пришлось дать подписку в том, что после окончания курса в академии он обязуется поступить на «духовно-училищную службу». Только после этого обязательства ему выдали «прогонные и суточные на проезд, а также на обзаведение бельем и обувью». После академии, в 1886 году, Афанасий Булгаков успешно защитил магистерскую диссертацию и получил звание доцента. Преподавал в академии общую древнюю гражданскую историю, историю и разбор западных исповеданий, в Институте благородных девиц преподавал историю, занимал «должность Киевского отдельного цензора по внутренней цензуре». Хорошо знал греческий, английский, французский, немецкий языки. Знания языков ему пригодились в должности цензора по иностранной цензуре. При обыске и аресте изымали книги на иностранных языках и посылали в цензуру, Афанасий Иванович их просматривал и давал свои рекомендации. Приходилось ему читать и «Коммунистический манифест». Но это — ради денег; семья разрасталась, один за другим появлялись дети (Вера в 1892, Надежда в 1893, Варвара в 1895, Николай в 1898, Иван в 1900 и Елена в 1902 году), росли потребности, жалованья доцента академии не хватало, вот и брался за сверхурочную работу. Но главным для Афанасия Ивановича все же было преподавание и научная работа. А. С. Бурмистров подсчитал, что за свою недолгую жизнь А. И. Булгаков написал более 250 авторских листов, в том числе и такие книги, как «Старокатолическое и христианско-католическое богослужение и его отношение к римско-католическому богослужению и вероучению» (Киев, 1901) и «О законности и действительности англиканской иерархии с точки зрения православной церкви» (вып. 1. Киев, 1906). За эти книги А. И. Булгаков получил степень доктора богословия. (А. С. Бурмистров. К биографии М. А. Булгакова (1891–1916). Контекст. 1978. См. также: Лидия Яновская. Творческий путь Михаила Булгакова. М., 1983.)
Варвара Михайловна, урожденная Покровская, была на десять лет моложе своего мужа. В брачном свидетельстве протоиерей Казанской церкви в городе Карачеве Михаил Васильевич Покровский, ее отец, венчавший Булгаковых, отметил, что Варвара Михайловна была «преподавательницею и надзирательницею» женской прогимназии.
«Мама, светлая королева» — такой запомнилась она своему старшему сыну Михаилу Афанасьевичу Булгакову.
Крестили Михаила Булгакова в Кресто-Воздвиженской церкви на Подоле 18 мая. Крестной матерью была его бабушка Анфиса Ивановна Покровская, в девичестве — Турбина. Крестным отцом — Николай Иванович Петров, пятидесятилетний ординарный профессор, автор множества статей по истории западных литератур, а также книг по истории украинской литературы XVII–XIX веков.