Том 1. Громокипящий кубок

Северянин Игорь Васильевич

1914. Октябрь

Мой ответ

Еще не значит быть сатириком — Давать озлобленный совет Прославленным поэтам-лирикам Искать и воинских побед… Неразлучаемые с Музою Ни под водою, ни в огне, Боюсь, что будем лишь обузою Своим же братьям на войне. Мы избалованы вниманием, И наши ли, pardon, грехи, Когда идут шестым изданием Иных «ненужные» стихи?!.. — Друзья! Но если в день убийственный Падет последний исполин, Тогда ваш нежный, ваш единственный, Я поведу вас на Берлин!

1914. Зима

Белая фея

По слезным

лестницам, как белка, прыгая, Крепясь при публике, во сне рыдая, Мелькает белая, святая, тихая, Такая скромная и молодая. И в годы-сумерки, и в зори вешние, И в жизни вечером — одна и та же: Всегда безвестная, всегда нездешняя, Покоя раненых она на страже. В палатах буднично, — и удивительно ль, Что фея белая больным желанна? Кто поднимается, кто руку вытянул, Смеются ласково и осиянно. Полетом голубя бинты покажутся, Шампанским вспенится лекарство в склянке, И что-то доброе такое скажется, Непроизвольное сестре-смуглянке… Негромким отзвуком, неясным отблеском Сестры и матери, жены, невесты Провеет строгая героям доблестным, А где расплачется — то свято место!

1914. Октябрь

Поэза о Бельгии

Вере Вертер

Кто знает? — ты явь или призрак? Ты будешь ли? есть ли? была ль? Но лик твой прекрасный нам близок, В котором восторг и печаль… Волшебница! ты златодарна: Твоих городов карусель, Под строфы Эмиля Верхарна Кружа, кружевеет Брюссель… Не верим — не можем! не смеем! — Что в брызгах снарядовых пен, Смертельно ужаленный змеем, Сгорел бирюзовый Лувэн… И чей это шепот crescendo Сверляющий умы и сердца, О бегстве народа в Остендэ, Где будет начало конца? О, город прославленных устриц, И пепельно-палевых дюн, И волн голубеющих шустриц, — О, город, трагичний канун!.. Ужель затерялась тропинка, Тропинка туда, под уклон, В укромный приют Метерлинка, Дающего сладостный сон?… Дождя светозарные нити Сулят плодородье опять… Помедлите, нежно усните, — Не надо, не стоит бежать!.. Нам нужно дружнее сплотиться, Прияв твой пленительный плен, О, Бельгия, синяя птица С глазами принцессы Малэн!..

1914. Октябрь

Петроград

Поэза для Брюсова

Вы, чьи стихи как бронзольвы, Вы поступаете бесславно. Валерий Яковлевич! Вы — Завистник, выраженный явно. Всегда нас разделяла грань: Мы с вами оба гениальцы, Но разных толков. Ваша брань — Уже не львы, а просто зайцы… Различны данные у нас: Я — вдохновенностью экватор, И я осоловил Парнас, Вы — бронзовый версификатор! И свой у каждого подход Все к тем же темам мирозданья, У каждого свой взгляд, свой взлёт, Свои мечты, свои заданья. Вы — терпеливый эрудит, И Ваше свойство — всеанализ. Я — самоучка-интуит, — Мне непонятна Ваша зависть! Но чем же, как не ею, чем Я объясню нападки Ваши На скудость тем, моих-то тем! На лейт-мотивность, мая краше! Не отвечаю никому: Достойных нет. Но Вам отвечу, Я вам отвечу потому, Что верю в нашу снова встречу. Я исто смел. Я исто прям. Вас ненавидят много трусов. Но я люблю Вас: вот я Вам И говорю, Валерий Брюсов. Не вы ль приветили меня В те дни, когда еще бутылки Журчали, весело звеня, Как Фофанов приветил пылкий? Я Вам признателен всегда, Но зависть Вашу не приемлю… Прояснись, каждая звезда, Ты, озаряющая землю!

1915. Январь

Памяти

К.М. Фофанова

Погасли пламенные похороны Поэта, спящего в мечте… Да озарится имя Фофанова В земной рутине и тщете! Не позабудьте, люди, подвига его: Он златолетье с вами жил… Душа измучилась юродивого, — Разузлена система жил. Сожженный трезвыми и пьяницами, Лежит обуглившийся ствол. Благоговейно ветер кланяется Тому, чье имя — Произвол! Листва седеет, и седеющая Испепеляется во прах. А сердце… сердце стонет: «где еще его Ждет неизбежный новый страх?…» О, ожидание убийственное! Но, может быть, Земля — пролог К загробному, всегда невыясненному, Где есть спокойный уголок?… Там Царство неба — аметистовая Страна, где в мире и любви В душистых сумерках посвистывая, Перятся серо соловьи.

1911. Май

Памяти А.М. Жемчужникова

Что сделать я мог, то я сделал, и с миром ты ныне,

О, жизнь, отпускаешь меня…

А. Жемчужников

Он отошел под колокол обедни, Порвал злоцепь с печалью и нуждой. Благословен почивший в день святой Певец нужды — из могикан последний. Храня заветы славной старины В своей душе, душа идеалиста, Он жизнь будил на пиршество весны, И просыпалась жизнь, смеясь лучисто. Но пробил час, как зло земли, жесток. — Борцу за свет объятья тьма раскрыла. Спокойно спи: ты сделал все, что мог, И Смерть тебя на жизнь благословила.

1908. Март

Памяти П.И. Чайковского

Я окропил росой его таланта Свои мечты и вижу: входят в парк — Как призраки — Онегин, Иоланта, Татьяна, Лиза, Герман, Жанна д'Арк. Струи ручья целуют черевички… Эскиз теней набросила луна… И гости грез запели там, где птички В березах спят и дремлет тишина. О греза-сон! о, греза-чародейка! О, греза-луч созвездия поэм! Но вскоре жизнь, как ведьма, как злодейка, Рассеет сна обманчивый эдем…

1908. Октябрь

Памяти Мациевича

Он стал на миг бесстранным королем: «Гном» стал велик… Загрезился, забылся над рулем — На миг… «Куда хочу — везде: в дурман гитан, Иль на Квантун… Я все могу!» — подумал капитан — Летун. «Не всё», — шепнулось кем-то, и на твердь, — Ни то, ни се — Он грохнулся. То прошептала смерть: «Не все…» Столяр, сюда! Рубанок — касса ты Для всех порфир… В эфир, кто в смерти ищет красоты, — В эфир!

1910. Сентябрь

У Е.К. Мравиной

Мравина и колоратура — Это ль не синонимы и стиль? Догорела лампа. Абажура Не схранила выблеклая Джильда: Нет ни лампы, ни надлампника, — Всё сгорело… (Недосмотр неопытного рампника?…) Отчего так жутко-онемело Поднялась навстречу мне она? И она ли это? Как больна! — Ничего от Мравиной. Тень тени. Ветка перееханной сирени, И бокал, извиненный до дна.

1913. Март

Ялта

Баронат

(мадригал)

В оперных театрах сказочных планет, Там, где все палаццо из пластов базальта, Там, где веет воздух бархатом контральто, — Лучшего сопрано, чем Ржевусска, нет. И когда графиня, наведя лорнет, Нежит соловьисто, зал колоратурой И со строго-мерной светскою бравурой Резвится по сцене в снежном парике, — Точно одуванчик, пляшущий в реке, Точно кризантэма в трепетной руке, — Сколько восхищенья всюду: справа, слева! Блещут от восторга серьги у гетер… — Да, это — графиня, — говорит партер, А балкон щебечет: «Это — королева!»