Том 1. Ленька Пантелеев
Шрифт:
Руки у Леньки дрожали, когда он вскрывал пачку.
— Ладно, погоди, не рви, — остановил его марафетчик. — Долго считать. Проиграешь — тогда расплатишься. Я верю. Можешь не ставить. На какой номер играешь?
— Эй, парень, на двенадцатый, на двенадцатый, — зашептали со всех сторон поднатчики.
— На восьмой, — сказал Ленька.
Ему казалось, что серебряная стрелка никогда не остановится. Он перестал дышать. От страха и волнения его начало тошнить.
—
Стрелка, покачиваясь, остановилась у цифры «12».
— Еще будешь?
— Да, буду, — уже не своим голосом ответил Ленька.
Он поставил на двенадцатый номер. Стрелка остановилась на шестерке. Он проиграл всю пачку. Он проиграл 20 миллионов, которые были у него на руках.
— Ну, кончил? — весело спросил марафетчик.
— Нет, не кончил, — прохрипел Ленька, доставая из кармана вторую пачку.
Через пять минут он держал в руках пять или шесть бумажек по десять миллионов. Это было все, что у него осталось.
— Давай, давай, парень! Играй! Выиграешь, — уже посмеиваясь, ворковали поднатчики.
Ленька увидел, как за спиной марафетчика человек в барашковой шапке презрительно усмехнулся и как губы его явственно и отчетливо выговорили: ду-рак.
— Играешь? — спросил марафетчик.
— А ну вас всех к чегту! — сказал задрожавшим голосом Ленька. — Катитесь… оставьте… пустите меня… жулики!..
В горле у него было горько и сухо, как будто он наелся черемухи или волчьих ягод. Ничего не видя, он выбрался из толпы.
«Дурак… идиот… подлая тварь», — без жалости ругал он себя.
— Рейтузики… рейтузики не надо ли кому? — услышал он пискливый бабий голос. — А вот рейтузики… теплые… зимние… шерстяные…
«Господи, что же делать?! — воскликнул мысленно Ленька. — Пойти домой к маме, все рассказать ей?»
Нет, об этом даже думать было страшно.
Он подошел к решетке набережной… Фонтанка была покрыта грязным льдом. Он представил черную глубокую воду, которая медленно течет и колышется под этим ледяным покровом, и содрогнулся.
…Без всякой цели он бродил часа полтора по окрестным улицам. Было уже темно. Он замерз, проголодался.
На Мучном переулке зашел в маленькую чайную, сел в углу, заказал рисовую кашу, какао, два пирожных.
С мрачной прожорливостью он ел переваренную, темную, как топленое молоко, сладкую кашу, думая о том, что ест он, вероятно, последний раз в жизни. Вдруг он услышал у себя над головой радостный возглас:
— Хо! Кого я вижу?!
У столика
— Разбогател? А? — спросил он, протягивая Леньке руку и показывая глазами на пирожные и прочую снедь.
— Да, — мрачно усмехнулся Ленька, — «газбогател»…
— Что же ты меня обманул, Леша? — сказал, присаживаясь к столу, Волков. — Обещал прийти и не пришел. А? Я ждал тебя…
— Мне некогда было, — пробормотал Ленька.
— Работаешь?
— Нет… учусь. То есть учился… Сейчас не учусь уже.
— Выгнали?
— Да, почти выгнали.
— Послушай, Леша, — сказал Волков, заглядывая Леньке в глаза. — Ты чем-то расстроен? А? Правильно? Угадал? Опять что-нибудь стряслось?
Ленька находился в таком состоянии, что любое, мало-мальски теплое и дружеское сочувствие, даже сочувствие такого человека, как Волков, было ему дорого. Он рассказал Волкову все, что с ним случилось.
— Эх, братец… какой ты, ей-богу, — сказал, усмехнувшись, Волков. — Разве можно?.. У этих же марафетчиков такие кнопки, шпенечки. Они нажимают — на каком номере нужно, на таком стрелка и останавливается.
— Ну их к чегту! — хмуро сказал Ленька.
— Правильно, — согласился Волков. — Послушай, Леша, — сказал он, помолчав и подумав, — ты оба пирожных будешь кушать?
— Бери, ешь, — мрачно кивнул Ленька.
— Мерси…
Волков подхватил грязными пальцами рассыпчатый «наполеон», широко открыл рот и сунул туда сразу половину пирожного.
— Постой, — сказал он, облизывая губы и смахивая с воротника слоеную крошку. — А сколько ты должен этому — своему патрону?
— Какому патрону?
— Ну, хозяину.
— Много, — вздохнул Ленька. — Шестьсот восемьдесят лимонов.
— Н-да. Это действительно много. А у тебя сколько имеется?
— А у меня — ни шиша не имеется. Вот все, что на руках — двадцать четыре лимона.
— И занять негде?
— Негде.
Волков доел пирожное, облизал пальцы и сказал:
— Я бы тебя, Леша, выручил охотно, но, видишь ли, я сейчас временно сам на колуне сижу.
— Я и не прошу, — сказал Ленька.
Волков минуту молчал, сдвинув к переносице тонкие брови.
— Погоди… Сейчас придумаем что-нибудь…
Он вытер о бахрому скатерти пальцы, напялил шапку, поднялся.
— Ладно… Идем. Достанем сейчас.
— Где?