Том 1. Рассказы 1906-1912
Шрифт:
— Я не совершал никакого преступления, — возразил Батль. — Меня перевели сюда по моей просьбе.
Солдаты переглянулись и усмехнулись. Батль нахмурился.
— В чем дело? — с беспокойством спросил он. — Пожили бы в Покете, как я. Тоска и скука. Может быть, здесь служба опаснее, а жизнь труднее, но муштра хуже всего того в тысячу раз.
— Труднее? — спросил великан с соломенной бородой.
— Я нахожу, что так.
— Самая большая опасность, — заявил третий солдат, — заключается в дрянной воде. Вечно болит живот. Здесь известь и песок. Вода такая, словно вам скребут
Батль пристально рассмотрел говорившего, но не нашел в его лице даже тени насмешки. Вслед за этим он остался один; его новые товарищи отправились возить воду.
Постояв немного в пыльной духоте глиняных стен, Батль вышел на двор.
Огромное количество кур, снующих под ногами, наполняло своим клохтаньем все углы форта. Батль насчитал не менее двухсот кур. Стадо толстых свиней преградило ему дорогу у ступеней входа комендантской квартиры. Кроме того, движение по двору затруднялось полотнищами простынь и женских рубашек, развешанных для просушки на веревках, протянутых во всех направлениях.
Человеческих голосов не было слышно. Где-то, дребезжа, тренькал, мозоля уши, скверный туземный инструмент. Батль двинулся по направлению звуков и скоро, обогнув угол вала, наткнулся на палисадник, заросший чем-то похожим на огромный пыльный салат. Там, за большим деревянным столом сидели пять человек: трое мужчин и две женщины.
Комендант сидел с поникшей головой, протянув ноги, и мрачно курил. Младшие офицеры, с наголо выбритыми головами, тянули через камышовые трубки из грязных стаканов мутную жижу. Молодая загорелая женщина беспрерывно зевала; вторая, старше ее, с видом изнеможения перебирала струны, натянутые на чем-то схожем с козьей ногой. Все пили виски. Эти люди, растрепанные, полуодетые, с помраченным жарой, пьянством и бездельем рассудком, едва двигали руками, — разве лишь затем, чтобы взять стакан или отогнать мух.
Батль простоял минут пять, но не услышал ни одного слова. Сидевшие, казалось, соперничали друг с другом в искусстве отмалчиваться. Батль поднялся на вал, заросший жесткой, колючей травой. По беспредельной пустыне, окружающей форт, разливался сверкающий, как металл, зной. Форт был забыт жизнью и неприятелем. Где неприятель? Истина смутно зашевелилась в уме Батля. Быть может, лет тридцать назад это неуклюжее земляное сооружение действительно покрикивало на пограничных туземцев… но теперь… теперь… Батль сладко зевнул.
С высоты вала он рассмотрел всю внутренность форта. По углам, между сараев и в глубине прохладных навесов, вдоль стен, спали немногочисленные солдаты. Батль рассматривал их, пока не заметил утреннего великана с соломенной бородой. Детина лежал на боку, поджав ноги коленями к подбородку, как младенец в утробе матери, и зычно свистел носом. В позе его было что-то трогательное.
Десять утомительных, пустых дней привели Батля в состояние холодного бешенства. Ночью, чтобы развлечься, он ел леденцы, привезенные им из Покета, и размышлял о несбывшихся приключениях.
Стоя на часах, Батль беседовал со своей тенью. Луна, сияющая от удовольствия быть круглой, следила за его движениями светом холодным и резким. Винтовка Батля блестела,
Наконец в одну из таких ночей измученное лицо Батля повернулось к луне. Батль боялся. Страх начался с момента, когда он представил огромные пространства, отделяющие форт от городов и железных дорог. Впрочем, действие глухой лунной ночи было сильнее этого географического представления. В груди Батля закипели слезы обиды. Он был живой, нетерпеливый и еще молодой человек.
Через два часа хождения по двору Батль стал преступником. Он был невменяем в течение получаса.
Но этого никогда никто не узнал. Замок погреба, взломанный острием штыка, отскочил и упал. Батль зажег спичку и вошел в низенькую четырехугольную дверь. Спертый воздух и писк мышей встретили Батля весьма двусмысленно. Потом раздались ужаснейшие проклятия, когда-либо придуманные человеком, потому что, кроме пустых, давно сгнивших бочек, в погребе ничего не было.
С потолка высыпался ком глины и шлепнул Батля в затылок. Он вылез и очутился среди посмеивающегося лунного света, а затем, не торопясь, привесил замок на прежнее место. Взрыв произошел — но только в его воображении; хотя был и другой взрыв: вместо развалин форта покачивалась развалина прежнего человека.
— Фейерверк не удался, — пробормотал Батль, заметая следы происшествия, — но я не виноват в этом.
Утро следующего дня озарило редкий случай: в полном вооружении из форта уходил человек, Батль.
Он выступил из казармы при недоумевающем и неодобрительном молчании сослуживцев, прошел двор, загубив жизнь одного цыпленка, и миновал ворота. В это время на вал поднялись комендант с женой и лейтенантом.
— Кто это идет, Сильс? — спросил комендант, увидев прямую, мерно удаляющуюся фигуру.
— По-видимому, один из наших солдат, — вяло сообразил офицер. — Идет он… да… идет… куда-то…
— Зачем?
— Трудно сказать, — ответил лейтенант после долгой паузы. — По крайней мере, я не берусь решить этот вопрос.
— Он совсем уменьшился! — воскликнула жена коменданта.
Никто ей не отозвался. Три человека смотрели вслед таинственно уходящему Батлю. По ослепленной солнцем равнине солдат игрушечного размера, не оборачиваясь и не останавливаясь, твердой размеренной походкой удалялся к серой полосе леса, напоминающей задумчивую тонкую бровь.
— Почему он уходит все дальше? — глубокомысленно спросил комендант, следя за дальнейшим уменьшением фигуры Батля. — Это… побег?
— Побег?.. Он идет шагом, — возразил лейтенант.
Наступило молчание. Солнце поднялось выше; несколько солдат, взлезши на вал, приложили к глазам ладони.
Батль скрылся в блеске песка и солнца. Тогда комендант сказал:
— Сильс, пошлите кого-нибудь спросить этого человека: что он там ищет?
— Но это галлюцинация, — заметила женщина. — Черное пятно на сетчатке глаза.