Том 1. Рассказы и очерки
Шрифт:
— Эге-ге! — закричал вдруг Василий Иванович, внимательно вглядываясь в окно. — Афанасий Иванович, не можете ли сказать, кто это едет вон там под самым лесом?
Проскуров только взглянул в окно и тотчас же кинулся к выходу.
— Поскорей, ради бога, — кинул он мне на ходу, хватая со стола фуражку.
Я тоже наскоро собрался и вышел. В ту же минуту к ступеням крыльца подкатила ретивая тройка.
Взглянув в сторону леса, я увидел вдали быстро приближавшуюся повозку. Седок привставал иногда и что-то
Проскуров расплачивался с привезшим его ямщиком. Парень осклабился с довольным видом.
— Много довольны, ваше благородие…
— Сказал товарищу, вот ему? — ткнул Проскуров в нового ямщика.
— Знаем, — ответил тот.
— Ну, смотри, — сказал следователь, усаживаясь в повозку. — Приедешь в полтора часа, — получишь рубль, а минутой — понимаешь? — одной только минутой позже…
Тут лошади подхватили с места, и Проскуров поперхнулся, не докончив начатой фразы.
До Б. было верст двадцать. Проскуров сначала все посматривал на часы, сличая расстояние, и по временам тревожно озирался назад. Убедившись, что тройка мчится лихо и погони сзади не видно, он обратился ко мне:
— Ну-с, милостивый государь, что же собственно вам известно по этому делу?
Я рассказал о своем приключении в логу, о предчувствии ямщика, об угрозе, которую послал ему один из грабителей, как мне казалось, — купец. Проскуров не проронил ни одного слова.
— Д-да, — сказал он, когда я кончил. — Все это будет иметь свое значение. Ну-с, а помните ли вы лица этих людей?
— Да, за исключением разве купца. Проскуров бросил на меня взгляд, исполненный глубокой укоризны.
— Ах, боже мой! — воскликнул он, и в тоне его слышалась горечь разочарования. — Гм… Конечно, вы не виноваты, но его-то именно вам следовало заметить. Жаль, очень жаль… Ну, да все же он не избегнет правосудия.
Менее чем в полтора часа мы были уже на стане. Распорядившись, чтобы поскорей запрягали, Проскуров приказал позвать к себе сотского.
Тотчас же явился мужичок небольшого роста, с жидкой бородкой и плутоватыми глазами. Выражение лица представляло характерную смесь добродушия и лукавства, но в общем впечатление от этой фигуры было приятное и располагало в пользу ее обладателя. Худой зипунишко и вообще рваная, убогая одежонка не обличали особенного достатка. Войдя в избу, он поклонился, потом выглянул за дверь, как бы желая убедиться, что никто не подслушивает, и затем подошел ближе. Казалось, в сообществе с Проскуровым он чувствовал себя не совсем ловко и даже как будто в опасности.
— Здравствуй, здравствуй, Евсеич, — сказал чиновник радушно. — Ну, что? Птица-то у нас не улетела?
— Пошто
— Пробовал ты с ним заговаривать?.. Что говорит?
— Пробовал-то пробова-ал, да, вишь, он разговаривать-то не больно охоч. Перво я к нему было добром, а опосля, признаться, постращал-таки маленько! «Что, мол, такой-сякой, лежишь ровно статуй? Знаешь, мол, кто я по здешнему месту?» — «А кто?» — спрашивает. — «Да начальство, мол, вот кто… сотский!» — «Этаких, говорит, начальствов мы по морде бивали…» Что ты с ним поделаешь? Отчаянный!.. Известно, жиган!
— Ну хорошо, хорошо! — перебил нетерпеливо Проскуров. — Сторожите хорошенько. Я скоро вернусь.
— Не убегет. Да ен, ваше благородие, — надо правду говорить, — смирной… Кою пору все только лежит да в потолок смотрит. Дрыхнет ли, так ли отлеживается, — шут его знает… Раз только и вставал-то: поесть бы, сказывает, охота. Покормил я его маленько, попросил он еще табачку на цыгарку да опять и залег.
— Ну и отлично, братец. Я на тебя надеюсь. Если приедет фельдшер, посылай на место.
— Будьте благонадежны. А что я хотел спросить, ваше благородие…
Евсеич опять подошел к двери и выглянул в сени.
— Ну, что еще? — спросил Проскуров, направлявшийся было к выходу.
— Да, значит, теперича так мы мекаем, — начал Евсеич, политично переминаясь и искоса посматривая на меня, — теперича ежели мужикам на них налегнуть, так в самую бы пору… Миром, значит, или бы сказать: скопом.
— Ну? — сказал Проскуров и нагнул голову, чтобы лучше вслушаться в бессвязное объяснение мужика.
— Да как же, ваше благородие, сами судите! Терпеть не можно стало; ведь беспокойство! Какую теперича силу взяли, и все нипочем… Теперича хоть бы самый этот жиган… Он что такое? Можно сказать — купленый человек; больше ничего, что за деньги… Не он, так другой…
— Справедливо, — поощрил Проскуров, очевидно, сильно заинтересованный. — Ну, продолжай, братец. Ты, я вижу, мужик с головой. Что же дальше?
— Ну, больше ничего, что ежели теперича мужики видели бы себе подмогу… мы бы, может, супротив их осмелились… Мало ли теперича за ними качеств? Мир — великое дело.
— Что ж, помогите вы правосудию, и правосудие вам поможет, — сказал Проскуров не без важности.
— Известно, — произнес Евсеич задумчиво. — Ну, только опять так мы, значит, промежду себя мекаем: ежели, мол, теперича вам, ваше благородие, супротив начальников не выстоять будет, тут мы должны вовсе пропасть и с ребятами. Потому — ихняя сила…
Проскуров вздрогнул, точно по нем пробежала электрическая искра, и, быстро схватив фуражку, выбежал вон. Я последовал за ним, оставив Евсеича в той же недоумевающей позе. Он разводил руками и что-то бормотал про себя.