Том 1. Рассказы и повести
Шрифт:
— Раковский и Околичани * предали Ракоци…
— Нет, не про то… Совсем иначе…
— Австрию лишили венгерского трона.
— Как бы не так! — насмешливо перебил граф, сверкая глазами. — Хе-хе-хе!.. Тем не менее ты отвечал отлично. Я тобой доволен. Как твоя фамилия?
— Михай Каро.
— Хорошо, очень хорошо. Отменно…
Граф снова подошел к дядюшке Данко и еще более приветливо похлопал его по плечу.
— Вы человек стоящий. Хорошо воспитываете юношество. Весьма хорошо. Не премину упомянуть об этом моем
Дядюшка Данко теперь уже настолько вошел в роль учителя, что начал потирать руки и раскланиваться.
Его сердце ликовало от радости.
О, вот это так победа! Ему вверили честь гимназии, и как блестяще он ее отстаивает. Кто знает, чем и как все это кончится! Быть может, еще удастся заработать для директора орден! Всё-таки большое дело, если человеку посчастливилось когда-то служить в гусарах. В этом бренном мире он всегда а везде сумеет за себя постоять.
Но вот граф наставительно обратился ко всему классу:
— Видите, что случается с теми, кто грешит против императора и монархии! Ракоци умер в изгнании. Да, умер. Как и Тёкёли *, и все те, кто нарушал спокойствие государства. А теперь перейдем к другому предмету. Пожалуй, хоть к естествознанию. Сын мой, вот ты, который не хочет быть солдатом. Посмотрим, выйдет ли из тебя ученый. Расскажи-ка мне что-нибудь о животных.
— О каких? — смело спросил Пали Камути.
— Расскажи о животном, которое тебе особенно нравится. Какое из них ты любишь больше всех?
— Льва, — ответил Пали Камути.
— Ну, так расскажи мне про льва.
Пали Камути начал рассказывать его высокопревосходительству о льве, другого-то ведь он, пожалуй, ничего и не знал из всего естествознания. О льве он говорил еще более или менее сносно.
Граф прервал его всего лишь раз:
— А чем питается лев?
Этого Пали Камути, по-видимому, уже не знал и ответил, как подобает лютеранину:
— Всякой всячиной.
— Ну все-таки, что ему больше всего по вкусу?
Юноша помолчал, провел пальцем по лбу, затем вызывающе вскинул свою чернокудрую голову и решительно сказал:
— Свобода!
Как сейчас слышу все это… Когда слово «свобода» прозвучало в классе, казалось, задрожали мириады атомов воздуха, оно прозвучало, как звон огромного колокола.
Его высокопревосходительство отвернулся и с выражением ужаса взглянул на своего адъютанта, тот, в свою очередь, уставился на вице-губернатора. Последнему уставиться уже было не на кого, и он попросту закрыл глаза, ожидая, что сейчас вот-вот обрушится потолок.
— Садись! — рявкнул вельможа на Пали Камути и повернулся к Данко, как бы вопрошая: «Что все это значит?»
Лоб его был нахмурен.
— Как? И этот тоже ваш ученик?
— Ваше высокопревосходительство, — сразу осмелев, сказал дядюшка Данко, — разрешите доложить. Как раз он-то и есть мой единственный ученик. Не извольте за этого шалопая винить
— Но кто же вы?
— Я, видите ли, здешний служитель. Почтенные господа вверили мне честь гимназии на то время, пока они с божьей помощью кушают. Но поскольку вы изволили прибыть через заднюю калитку, я не мог вас заметить и сбегать за господами учителями. К вашим услугам — Габриш Данко, гусар, прослуживший две кампании, постоявший за себя с саблей в руках и во времена отца нашего Кошута *. Так что, как изволите видеть, во мне столько плохого, что и на этого малого хватает. И к нему, бездельнику, скажу я вам, это легко прививается! Уж он только мой ученик, так вы и считайте! Право же, за него нисколько не в ответе почтенный господин учитель.
Положение сложилось донельзя смешное и нелепое. Генералу стало неловко. Он поспешил надеть шинель и подал знак своей свите.
— Да благословит вас бог! — сказал он на прощание и вышел.
Старый дядюшка Данко осмелел окончательно и молодцеватым, бодрым шагом проводил его высокопревосходительство до самых ворот.
Там генерал снова обратился к нему:
— Какие новости в городе?
Дядюшка Данко пожал плечами и, желая еще раз напомнить, что именно он испортил Пали Камути, подчеркнуто небрежно заявил:
— Говорить-то особенно не о чем, ваше высокопревосходительство. Что ни возьми, все плохо. Власти только и знают, что дерут налоги.
Наконец вернулись и почтенные учителя. Они все ахали да дивились тому, что поправить было уже невозможно. Но в еще большее изумление привело их моральное мужество и простой здравый смысл дядюшки Данко, сумевшего понять, что молодому заведению пришлось бы пережить не одну беду, если бы врагам удалось увидеть его в истинном свете.
— А сначала-то у вас все-таки поджилки тряслись, — не раз говорили мы потом дядюшке Данко.
— Э-э! Все потому, что я тогда был лишь учителем, когда мне доверили честь гимназии. Но потом мне снова пришлось стать гусаром, и я, ей-богу, нисколечко не трусил. Это, видите ли, уже совсем другое дело, тут смелые слова приходят сами собой.
1878
БАДЬСКОЕ ЧУДО
Перевод И. Миронец
Мал бадьский ручей. Сузившаяся серебряная лента его обрела широкую песчаную оправу, а поблескивающий песчинками бережок, что весь истоптан крошечными ногами сказочных фей, обрамлен нескончаемым ракитником.