Том 1. Рассказы и повести
Шрифт:
Следуя за Штириверским, они вскоре добрались до экипажей, в каждый из которых была впряжена четверка лошадей. Кожибровский посадил фрау Врадитц и ее дядюшку в первую коляску, туда же уселся сам, только напротив их, так что его колени на каждой кочке задевали ноги красавицы, а кочек на этой злосчастной пашне было вдоволь. Что ж, подобные столкновения весьма приятны, уж хотя бы по одному тому, что помогают коротать время в пути, да и колени при этом нисколько не страдают. Ханк попал в другой экипаж, где и собрал все трофеи, в том числе косулю и найденные по дороге ветвистые рога.
У поворота их взорам открылась очаровательная долина
— Вот мои пашни.
Кучер, однако, гнал лошадей как ошалелый.
На полях сновали, суетились работники, но на скаку не очень-то можно было разобрать, что они, собственно, делают; у ручья стирали девушки, напевая заунывную словацкую песню. Песня была очень хороша, и фрау Врадитц захлопала в ладоши, не заметив даже, как нога Кожибровского коснулась ее крошечной ножки и чуточку придавила ее. Что поделаешь коль так хороша была песня! А на поле по-прежнему царило великое оживление: там рыли канавы, таскали навоз, косили люцерну; в одном месте паслись лошади, выпряженные из взятых напрокат экипажей, — вкупе лошади эти казались целым табуном.
— Все эти лошади ваши?
— Конечно!
— А для чего вам столько?
— Просто так. Не люблю ходить пешком.
— А что делают там все эти работники в такую пору? — полюбопытствовал барон.
— Ну, мало ли что. Земля, знаете ли, как хорошая жена, — пояснил Кожибровский, — требует к себе постоянного внимания.
— А я слышал, — заметил барон, — что земле необходимо давать отдых.
— Вот тебе раз! — засмеялся Кожибровский. — Разве жена не отдыхает оттого, что от нее, скажем, мух отгоняют, или поправляют перину, или укрывают получше?
— Гм. Видно, милый граф, вы — влюбленный в свое дело хозяин. Весьма похвально!
Тут из-за деревьев показался вдруг замок с двумя древними башнями, оригинальными выступами и окнами с зелеными жалюзи.
— О, что за прелесть, что за красота!
Барон Кнопп был восхищен, фрау Врадитц, разумеется, тоже, тем более что теперь уже она своей крошечной ножкой нажимала под пледом на огромный сапог Кожибровского.
— Да ты только погляди, Нинетт! Нинетт, ты видишь! О, да ты раскраснелась, как мак! Уж нет ли у тебя, голубушка, лихорадки?
— Ах, нет, ничего, дядюшка, это ветром надуло мне щеки. И еще крепче нажала на ногу Кожибровского.
В этот момент на одной из башен торжественным средневековым звоном заговорил колокол: динь-бом, динь-бом.
— Так, так! Это означает, господа, что повариха сейчас лапшу в бульон бросает, — сообщил Кожибровский.
— О господи, мне еще надо привести себя в порядок!
— Право же, это совсем лишнее.
— Но ведь у меня оборвана верхняя юбка. Или вы не знаете? Сами, верно, и наступили мне на подол!
— Полно, неужто роза менее прекрасна оттого, что один из ее лепестков чуть порван?
Тем временем они уже подкатили к хозяйственному двору, где повсюду стояли различные машины. Кожибровский со свойственной ему непринужденностью сумел обратить и на них внимание гостей.
— Машинами, согласно современным требованиям, я обеспечил себя добросовестно, uti figura decet [29] , но при этом не забыл отдать дань прошлому. Вот, например, два моих пса, которые умеют неплохо лаять!
29
Как
И он указал на мушкетные пушки, служившие украшением внутреннего входа. Вместо привычных кустов алоэ, встречавших гостей в иных замках, здесь грозно разевали пасть пушки.
— Вы случайно не рыцарь-разбойник? — пискнула с деланным испугом фрау Врадитц.
— Будь я таков, вам бы несдобровать.
— Ну и что бы вы со мною сделали, скажите на милость?
— Оставил бы у себя навеки, — произнес с пафосом Кожибровский.
— Но вы же продадите замок дяде, таким образом, я снова перехожу к нему.
— Да, вам просто повезло.
Они с сильным грохотом переехали разводной некогда мостик и остановились у крыльца. Кожибровский соскочил и помог фрау Врадитц сойти, точнее, сгреб ее в объятия и так снял с коляски. Она была легкая, как перышко, и хрупкая, но особых повреждений эта высадка ей не причинила, если не считать, что спрятанные в усах губы Кожибровского невзначай задели во время сей древневенгерской церемонии ее крошечное ухо, отчего оно сразу вспыхнуло, так что казалось обмороженным.
— Вот мы и прибыли в мою деревенскую хижину.
Он подал руку фрау Врадитц и учтиво повел ее вдоль галереи с колоннами к двери, что открывалась в гостиную.
— За кого вы меня принимаете? — возмущенно прошептана вдовушка.
— Я плохо соображаю, — проговорил он, едва переводя дыхание, — я ослеплен, я пленен, я потерял рассудок.
— Значит, вы не думаете обо мне дурно?
— Господи, да я и думать-то больше не способен!
И все же он думал. И думал именно о том, как было бы славно, если бы этот замок и имение, проданные теперь за хороший куш барону Кноппу, вернулись к нему с помощью этой красавицы, да еще в компании нескольких других замков и поместий. Он украдкой разглядывал стройный стан вдовушки, веселое, миловидное личико, вбирал теплоту ее взбудораженного сейчас взгляда, но из другого ящика его черепа появился второй его ум — ибо у Кожибровского их было два, и один из них, как правило, вступал в пререкания с другим; итак, второй ум теперь набросился на первый. Фрау Врадитц, спору нет, очень хороша собой, к тому же мила, — словом, аппетитная особа, но она кокетка, это ясно, вон как быстро вошла в азарт, как усердно нажимала ножкой, а ведь это опаснейшая игра! Замки-то в будущем у нее, конечно, появятся, а вот какие черти полосатые были у нее в прошлом? Кто знает, не утратил ли бедный господин Врадитц на тех австралийских островах вместе с жизнью и свои ветвистые рога, почище тех, что принадлежали воображаемым оленям Кожибровского?
Когда они вошли в гостиную, там уже ждал их господин Сламчик, который от полноты чувств сразу бросился Кожибровскому на шею, крепко обнял его и стал пожимать ему руки, будто сто лет с ним не виделся.
— Kristi Gott, Bruder! [30] Мой дорогой, дружище! Кожибровский поспешил представить своих гостей.
— Барон Кнопп и его племянница из Пруссии. Ханк, их секретарь. Его высокопревосходительство министр земледелия.
Здесь последовали обоюдные приветствия.
30
Боже мой, братец! (искаж, нем.)