Том 1. Стихотворения 1892-1909

Брюсов Валерий Яковлевич

22 июня 1895

M'editations [5]

Мы, путники ночи беззвездной,

Искатели смутного рая…

«Хорошо одному у окна!..»

Хорошо одному у окна! Небо кажется вновь голубым, И для взоров обычна луна, И сплетает опять тишина Вдохновенье с раздумьем святым. И гирлянду пылающих роз Я доброшу до тайны миров, И по ней погружусь я в хаос Неизведанных творческих грез, Несказанных таинственных слов. Эта воля — свободна опять, Эта мысль — как комета — вольна! Все могу уловить, все могу я понять. И не надо тебя целовать, О мой друг, у ночного окна!

5

Размышления ( фр.)

5 января 1895

«Тонкой,

но частою сеткой…»

Тонкой, но частою сеткой Завтрашний день отделен. Мир так ничтожен, и редко Виден нам весь небосклон. В страхе оглянешься — тени, Призраки, голос «иди!»… Гнутся невольно колени, Плещут молитвы в груди. Плакать и биться устанешь; В сердце скрывая укор, На небо черное взглянешь… С неба скользнет метеор.

14 декабря 1894

«Облегчи нам страдания, боже!..»

Облегчи нам страдания, боже! Мы, как звери, вгнездились в пещеры Жестко наше гранитное ложе, Душно нам без лучей и без веры. Самоцветные камни блистают, Вдаль уходят колонн вереницы, Из холодных щелей выползают Саламандры, ужи и мокрицы. Наши язвы наполнены гноем, Наше тело на падаль похоже… О, простри над могильным покоем Покрывало последнее, боже!

15 декабря 1894

«Свиваются бледные тени…»

Свиваются бледные тени, Видения ночи беззвездной, И молча над сумрачной бездной Качаются наши ступени. Друзья! Мы спустились до края! Стоим над разверзнутой бездной Мы, путники ночи беззвездной, Искатели смутного рая. Мы верили нашей дороге, Мечтались нам отблески рая… И вот — неподвижны — у края Стоим мы, в стыде и тревоге. Неверное только движенье, Хоть шаг по заветной дороге, — И нет ни стыда, ни тревоги, И вечно, и вечно паденье! Качается лестница тише, Мерцает звезда на мгновенье, Послышится ль голос спасенья: Откуда — из бездны иль свыше?

18 февраля 1895

«Скала к скале; безмолвие пустыни;…»

Скала к скале; безмолвие пустыни; Тоска ветров, и раскаленный сплин. Меж надписей и праздничных картин Хранит утес два образа святыни. То — демоны в объятиях. Один Глядит на мир с надменностью гордыни; Другой склонен, как падший властелин. Внизу стихи, не стертые доныне: «Добро и зло — два брата и друзья. Им общий путь, их жребий одинаков». Неясен смысл клинообразных знаков. Звенят порой признанья соловья; Приходит тигр к подножию утеса. Скала молчит. Ответам нет вопроса.

7 января 1895

Лирические поэмы

Снега

Терцины

Луны холодные рога Струят мерцанье голубое На неподвижные снега; Деревья-призраки — в покое; Не вздрогнет подо льдом вода. Зачем, зачем нас в мире двое! «Увы, Мария, навсегда Погасли зори золотые, Любовь скатилась, как звезда. Скажи, зачем, как в дни былые, Мы вместе? Мы в долине сна? Скажи, мы — призраки, Мария?» С высот мерцанье льет луна, По снегу вдаль уходят тени, Ответ вопросам — тишина. «Скажи, ты помнишь — наслаждений Крутящий, неистомный пыл, Часы любви в безумной смене? Твой замер взор, твой взор застыл, Дышалось астрами и садом, В окно осенний воздух плыл… Ты помнишь?» Голубым каскадом Луна струит холодный блеск, И мы скользим в молчаньи рядом. «А это утро! Тихий плеск Реки па отмели песчаной, Кузнечиков беспечный треск, С полей восторг благоуханный! Под яркой, летней синевой, До чресл разоблаченной, странной, Я прошептал тебе: „Я — твой!“ Ты помнишь?» Синевой одета Лупа над далью снеговой. Мой голос умер без ответа. Идем мы, двое, в тишине, Под чарой голубого света. «А день весенний! Как во сие Сиял нам праздник первой встречи. Сказалось все — тебе и мне. Без ласк, без клятв, без слов, без речи, И, как венчальные огни, Затеплились на елях свечи! Святыня — те былые дни! Я изнемог. Что было, снова, Чтоб

мог воскреснуть я, верни!» Зову в безумии. Ни слова. Гляжу: лишь тень моя, одна, На ткани снежного покрова. Как гроб, мертва и холодна Лазурная равнина снега, Свое мерцанье льет лупа, На вышине сверкает Вега.

27–29 ноября 1894

Три свидания

1

Черное море голов колыхается, Как живое чудовище, С проходящими блестками Красных шапочек, Голубеньких шарфов, Эполетов ярко-серебряных, Живет, колыхается. Как хорошо нам отсюда, Откуда-то сверху — высоко-высоко, — С тобою смотреть на толпу. Красивая рама свиданий! Залит пассаж электрическим светом, Звуки оркестра доносятся, Старые речи любви К сердцу из сердца восторженно просятся. Милая, нет, я не лгу, говоря, что люблю я тебя.

2

В зеркале смутно удвоены (Словно мило-неверные рифмы), Свечи уже догорают. Все неподвижно застыло: Рюмки, бутылки, тарелки, — Кресла, картины и шубы, Шубы, там вот, у входа. Длинная зимняя ночь Не удаляется прочь, Мрак нам в окно улыбается. Глазки твои ненаглядные, Глазки, слезами полные, Дай расцелую я, милая! Как хорошо нам в молчании! (Нам хорошо ведь, не правда ли?) Стоит ли жизнь, чтобы плакать об ней! Улыбнись, как недавно, Когда ты хотела что-то сказать И вдруг покраснела, смущенная, Спряталась мне на плечо, Отдаваясь минуте банально-прекрасной. А я целовал твои волосы И смеялся. Смеялась и ты, повторяя: «Гадкий, гадкий!» Улыбнись и не плачь! Мы расстанемся счастливо, У подъезда холодного дома, Морозною ночью. Из моих объятий ты выскользнешь, И вернешься опять, и опять убежишь, И потом, наконец, Пойдешь, осторожно ступая, По темным ступеням. Мать тебя дожидается, Сидит, полусонная, в кресле. Номер «Нивы» заснул на столе, А чулок на коленях… Как она вздрогнет, услышав Ключ, затрещавший в замке! Ей захочется броситься Навстречу тебе, — но она, Надвинув очки, принахмурится, Спросит сурово: «Откуда так поздно?» — А ты, Что ты ответишь тогда, дорогая?

3

Холод ранней весны; Темная даль с огоньками; Сзади — свет, голоса; впереди — Путь, во мрак убегающий. Тихо мы идем по платформе. Холод вокруг и холод в душе. «Милый, ты меня поцелуешь?» И близко Видятся глазки за тенью слезинок. Воздух разрезан свистком. Последний топот и шум… «Прощай же!» — и плачет, и плачет, Как в последней сцене романа. Поезд рванулся. Идет. Все мелькает. Свет в темноту убегает. Один. Мысли проносятся быстро, как тени; Грезы, спускаясь, проходят ступени; Падают звезды; весна Холодом дышит… Навеки…

6–7 марта 1895

Белые клавиши

Белые клавиши в сердце моем Робко стонали под грубыми пальцами, Думы скитались в просторе пустом, Память безмолвно раскрыла альбом, Тяжкий альбом, где вседневно страдальцами Пишутся строфы о счастьи былом… Смеха я жаждал, хотя б и притворного, Дерзкого смеха и пьяных речей. В жалких восторгах бесстыдных ночей Отблески есть животворных лучей, Светит любовь и в позоре позорного. В темную залу вхожу, одинок, Путник безвременный, гость неожиданный. Лица еще не расселись в кружок… Вид необычный и призрак невиданный: Слабым корсетом не стянут испорченный стаи, Косы упали свободно, лицо без румян. «Девочка, знаешь, мне тяжко, мне как-то рыдается. Сядь близ меня, потолкуем с тобой, как друзья…» Взоры ее поднялись, удивленье тая. Что-то в душе просыпается, Что-то и ей вспоминается… Это — ты! Это — я! Белые клавиши в сердце моем Стонут и плачут, живут под ударами, Думы встают и кричат о былом, Память дрожит, уронивши альбом, Тяжкий альбом, переполненный старыми Снами, мечтами о счастьи святом! Плачь! я не вынесу смеха притворного! Плачь! я не вынесу дерзких речей! Здесь ли, во мраке бесстыдных ночей, Должен я встретить один из лучей Лучшего прошлого, дня благотворного! Робко, как вор, выхожу, одинок, Путник безвременный, гость убегающий. С ласковой лаской скользит ветерок, Месяц выходит с улыбкой мигающей. Город шумит, и мой дом недалек… Блекни в сознаньи, последний венок! Что мне до жизни чужой и страдающей!