Том 1. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

7

И там, где пустыня с Лазурью слилась, Звезда ослепительным ликом зажглась Испуганно смотрит с немой вышины, — И вот над пустыней зареяли сны. Донесся откуда-то гаснущий звон, И стал вырастать в вышину небосклон. И взорам открылось при свете зарниц, Что в небе есть тайны, но нет в нем границ. И образ пустыни от взоров исчез, За небом раздвинулось Небо небес. Что жизнью казалось, то сном пронеслось, И вечное, вечное счастье зажглось.

Рим. Осень 1897.

Горящие здания

Мир должен быть оправдан

Чтоб можно было жить

Бальмонт

Лирика современной души

1899 — осень

Из

записной книжки (1903)

Мои враги

О, да, их имена суть многи, Чужда им музыка мечты. И так они серо-убоги, Что им не нужно красоты. Их дразнит трепет скрипки страстной, И роз красивых лепестки. Едва махнешь им тканью красной, Они мятутся, как быки. Зачем мы ярких красок ищем, Зачем у нас так светел взгляд! Нет, если вежлив ты, пред нищим Скрывай, поэт, что ты богат. Отдай свой дух мышиным войнам, Забудь о бездне голубой. Прилично ль быть красиво-стройным, Когда уроды пред тобой! Подслеповатыми глазами Они косятся на цветы. Они питаются червями, О, косолапые кроты! Едва они на Солнце глянут, — И в норы прячутся сейчас: Вдруг вовсе видеть перестанут, И станут дырки вместо глаз. Но мне до них какое дело, Я в облаках моей мечты. С недостижимого предела Роняю любящим цветы. Свечу и жгу лучом горячим, И всем красивым шлю привет. И я ничто — зверям незрячим, Но зренью светлых — я расцвет!

14 августа. День. Меррекюль, Эстляндской губ.

Крик часового

(сонет)

Мой наряд — бранные доспехи,

Мое отдохновенье — где битва и беда,

Моя постель — суровые утесы,

Мое дремать — не спать никогда.

Старинная Испанская песня

Пройдя луга, леса, болота, горы, Завоевав чужие города, Солдаты спят. Потухнувшие взоры — В пределах дум. Снует их череда. Сады, пещеры, замки изо льда, Забытых слов созвучные узоры, Невинность чувств, погибших навсегда, — Солдаты спят, как нищие, как воры. Назавтра бой. Поспешен бег минут. Все спят. Все спит. И пусть. Я — верный — тут. До завтра сном беспечно усладитесь. Но чу! Во тьме — чуть слышные шаги. Их тысячи. Все ближе. А! Враги! Товарищи! Товарищи! Проснитесь!

Отсветы зарева

А меж тем огонь безумный

И глухой, и многошумный,

Все горит.

Эдгар По

Кинжальные слова

Я устал от нежных снов, От восторгов этих цельных Гармонических пиров И напевов колыбельных. Я хочу порвать лазурь Успокоенных мечтаний. Я хочу горящих зданий, Я хочу кричащих бурь! Упоение покоя — Усыпление ума. Пусть же вспыхнет море зноя, Пусть же в сердце дрогнет тьма. Я хочу иных бряцаний Для моих иных пиров. Я хочу кинжальных слов, И предсмертных восклицаний!

Полночь и свет

Полночь и свет знают свой час. Полночь и свет радуют нас. В сердце моем — призрачный свет. В сердце моем — полночи нет. Ветер и гром знают свой путь. К лону земли смеют прильнуть. В сердце моем буря мертва. В сердце моем гаснут слова. Вечно ли я буду рабом? Мчитесь ко мне, буря и гром! Сердце мое, гибни в огне! Полночь и свет, будьте во мне!

Слово Завета

О, человек, спроси зверей, Спроси безжизненные тучи! К пустыням вод беги скорей, Чтоб слышать, как они певучи! Беги в огромные леса, Взгляни на сонные растенья, В чьей нежной чашечке оса Впивает влагу наслажденья! Им ведом их закон, им чуждо заблужденье. Зачем же только ты один Живешь в тревоге беспримерной? От колыбели до седин Ты каждый день — другой, неверный! Зачем сегодня, как вчера, Ты восклицанье без ответа? Как

тень от яркого костра, Ты в ночь бежишь от места света, И чаща вкруг тебя безмолвием одета. Проникни силою своей В язык безмолвия ночного! О, человек, спроси зверей О цели странствия земного! Ты каждый день убийцей был Своих же собственных мечтаний, Ты дух из тысячи могил, — Живи, как зверь, без колебаний! — И в смерти будешь жить, как остов мощных зданий!

Морской разбойник

Есть серая птица морская с позорным названьем — глупыш. Летит она вяло и низко, как будто бы спит, — но, глядишь, Нависши уродливым телом над быстро сверкнувшей волной, Она увлекает добычу с блестящей ее чешуей. Она увлекает добычу, но дерзок, красив, и могуч, Над ней альбатрос длиннокрылый, покинув возвышенность туч, Как камень, низринутый с неба, стремительно падает ниц, При громких встревоженных криках окрест пролетающих птиц. Ударом свирепого клюва он рыбу швырнет в пустоту И, быстрым комком промелькнувши, изловить ее налету, И, глупую птицу ограбив, он крылья расправит свои, И виден в его уже клюве блестящий отлив чешуи. — Морской и воздушный разбойник, тебе я слагаю свой стих, Тебя я люблю за бесстыдство пиратских порывов твоих. Вы, глупые птицы, спешите, ловите сверкающих рыб, Чтоб метким захватистым клювом он в воздухе их перешиб!

Как испанец

Как Испанец, ослепленный верой в Бога и любовью, И своею опьяненный и чужою красной кровью, Я хочу быть первым в мире, на земле и на воде, Я хочу цветов багряных, мною созданных везде. Я, родившийся в ущельи, под Сиэррою-Невадой, Где лишь коршуны кричали за утесистой громадой, Я хочу, чтоб мне открылись первобытные леса, Чтобы заревом над Перу засветились небеса. Меди, золота, бальзама, бриллиантов, и рубинов, Крови, брызнувшей из груди побежденных властелинов, Ярких зарослей коралла, протянувшихся к лучу, Мной отысканных пределов жарким сердцем я хочу. И, стремясь от счастья к счастью, я пройду по океанам, И в пустынях раскаленных я исчезну за туманом, Чтобы с жадной быстротою Аравийского коня Всюду мчаться за врагами под багряной вспышкой дня. И, быть может, через годы, сосчитав свои владенья, Я их сам же разбросаю, разгоню, как привиденья, Но и в час переддремотный, между скал родимых вновь, Я увижу Солнце, Солнце, Солнце, красное, как кровь.

Красный цвет

Быть может, предок мой был честным палачом: Мне маки грезятся, согретые лучом, Гвоздики алые, и, полные угрозы, Махрово-алчные, раскрывшиеся розы. Я вижу лилии над зыбкою волной: Окровавленные багряною Луной, Они, забыв свой цвет, безжизненно-усталый, Мерцают сказочно окраской ярко-алой, И с сладким ужасом, в застывшей тишине, Как губы тянутся, и тянутся ко мне. И кровь поет во мне… И в таинстве заклятья Мне шепчут призраки: «Скорее! К нам в объятья! Целуй меня… Меня!.. Скорей… Меня… Меня!..» И губы жадные, на шабаш свой маня, Лепечут страшные призывные признанья: «Нам все позволено… Нам в мире нет изгнанья… Мы всюду встретимся… Мы нужны для тебя… Под красным Месяцем, огни лучей дробя, Мы объясним тебе все бездны наслажденья, Все тайны вечности и смерти и рожденья». И кровь поет во мне. И в зыбком полусне Те звуки с красками сливаются во мне. И близость нового, и тайного чего-то, Как пропасть горная, на склоне поворота, Меня баюкает, и вкрадчиво зовет, Туманом огненным окутан небосвод, Мой разум чувствует, что мне, при виде крови, Весь мир откроется, и все в нем будет внове, Смеются маки мне, пронзенные лучом… Ты слышишь, предок мой? Я буду палачом!

Я сбросил ее

Я сбросил ее с высоты, И чувствовал тяжесть паденья. Колдунья прекрасная! Ты Придешь, но придешь — как виденье! Ты мучить не будешь меня, А радовать страшной мечтою, Создание тьмы и огня, С проклятой твоей красотою! Я буду лобзать в забытьи, В безумстве кошмарного пира, Румяные губы твои, Кровавые губы вампира! И если я прежде был твой, Теперь ты мое привиденье, Тебя я страшнее — живой, О, тень моего наслажденья! Лежи искаженным комком, Обломок погибшего зданья. Ты больше не будешь врагом… Так помни, мой друг: До свиданья!