Том 1. Стихотворения

Боков Виктор Федорович

Июнь

Июнь, как скульптор, лепит груди, Что кутала зима в меха. И чувствуют острее люди, Как недалеко до греха. По узким ремешкам дорожек, Где в раструбы трубит вьюнок, Мельканье белых босоножек И загорелых женских ног. И руки тянутся к объятьям, К сплетеньям радостным — туда, Где льющиеся складки платьев Скользят по прелестям стыда. Такой

июнь и был обещан, Где все в цвету и без морщин, Где милые улыбки женщин Встают причиной всех причин. 1955

* * *

Существует поэт. Где сегодня он? Это неведомо. Болен? Буен? Несдержанно дерзок? Хмелен? Он средь вас — Не топчите! Как все заповедное, И поэт, словно луч, Весь на всех поделен. Если он на охоте — Щедрей токование! Если он на рыбалке — На утоп поплавки! Если он на футболе, Его ликование Отливается В бронзовый мускул строки. Вот он! С виду, быть может, Простой и невзрачненький, Опереньем скромнее, Чем брат соловей. Если чудом каким-то И сделался дачником, То ютится на даче Пока не своей. Он могучий, И он же как травка Подснежная, Что лелеет мечту Покупаться в лучах. О, не очень тесните Вы сердце мятежное, Не срезайте его угловатость В плечах! 1955

* * *

Вышел месяц на небо Без всяких забот. Не спеша, словно Частная личность идет. Покоптился дымком, Посидел на трубе, Даже пятнышко стало На нижней губе. На влюбленных Своей светлотой посветил, Парню — что! А девчонку он чем-то смутил. Опустила ресницы, Стыдливо молчит. Только слышно, Как юное сердце стучит. 1955

* * *

Я жизнь теперь считаю не на годы — На месяцы, на дни и на часы. Все больше делаюсь жадней жадобы, Кладу свои минуты на весы. Я каждый день ушедший, как синицу, Хотел бы в западню свою поймать, Оставить от него хотя б страницу, Что не имеет права умирать! 1955

* * *

Не

заплачет камень при дороге — От природы мужество при нем. Если даже камню при народе В грудь ударит молния копьем. Сердце стало камнем. Я не плачу. Непонятно, как душа живет. Сколько лет я жду свою удачу, С кем она там под руку идет?! 1955

Про синицу

В сумерках зимних, под тихими кровлями Тенькала крошка в зеленом пушке. Сестры ее тихо клювиком трогали Мерзлую ягоду в теплом снежке. Звали певунью они к себе ужинать, Вместе родную рябину клевать. Не соблазнялась сестра. Видно, нужно ей Было в тот вечер лишь песни певать. Каждая прорубь в пруде и отдушина, Каждая тающая полынья Проникновенно, молитвенно слушала Песню синицы про снег, про меня. Где-то сквозь сутемь, сквозь снежные заструги Звездочки жгли неизбывный свой воск, Да на окне серебристыми астрами Обозначался художник-мороз. Не было вьюги в трубе и гудения, Не было тающих льдинок с ресниц, Слышалась всюду одна колыбельная Сумеркам, снегу, покою синиц. 1955

* * *

Может, завтра все это кончится, Нынче жадно этого хочется: Бегу быстрого, Снегу чистого, Почты свежей, Почки нежной, Зорь лазоревых, Гроз озоновых, Белых лилий, Теплых ливней, Родников с ледников, Янтарей из морей, Только нынче, немедля, скорей! 1955

Лирическое настроение

Луны светятся электрические В тополиной аллее. Настроенье такое лирическое, Хоть и нет юбилея. Хоть для выхода первого томика Не наложено виз. Хоть при чтенье стихов с подоконника Не срывается: — Бис! Хоть в сберкнижке не густо, не весело Круглый год, И душевное равновесие Обретается в долг. В тополях говорю со студентками Глаз на глаз: — Не знакомы с Семеном Гудзенко вы? Я прочту вам сейчас! — Вы поэт? — И смеются так ветрено, Так бездумно насквозь. — Вы не знали Димитрия Кедрина? — К сожалению, вскользь. — Я свои вам! — Не надо! — И стайкою, Как воробушки, в сторону — порх! Ах вы, милые, неделикатные, Не отталкивайте мой восторг!