Том 1. Тяжёлые сны
Шрифт:
Они скрылись за кустами на повороте дорожки, и Гриша перестал слышать их голоса. Ему было обидно и становилось страшно думать, что еще долго надо здесь пробыть и неизвестно, когда мама с ним пойдет домой.
Большеглазый, тоненький гимназист с упрямым хохолком, торчавшим над его крутым лбом, заметил, что Гриша один сидит сиротой, – и он захотел чем-нибудь приласкать и утешить мальчика и подсел к нему.
– Как тебя зовут? – спросил он.
Гриша тихонько назвал свое имя.
– А меня зовут Митей, – сообщил маленький гимназист. – Что ж, ты здесь один или с кем-нибудь?
– С мамой, – шепнул
– Отчего же ты тут один сидишь? – спросил Митя.
Гриша беспокойно задвигался и не знал, что сказать.
– Отчего ты не играешь?
– Не хочу.
Митя не дослышал и переспросил:
– Что ты говоришь?
– Мне не хочется, – сказал Гриша немного погромче.
Гимназист удивился, спрашивал:
– Не хочется? Отчего же?
Гриша опять не знал, что сказать, и растерянно улыбнулся. Митя внимательно смотрел на него. Чужие взоры всегда приводили Гришу в смущение, – он словно боялся, что в его наружности найдут что-нибудь смешное.
Митя помолчал, придумывая, что бы еще спросить.
– Ты что собираешь? – спросил он. – Какие-нибудь предметы, понимаешь, коллекцию? Мы все собираем: я – марки, Катя Покрывалова – раковины, Леша – бабочек. А ты что собираешь?
– Ничего, – ответил Гриша, краснея.
– Как же ты так? – с простодушным удивлением говорил Митя. – Ничего не собираешь? Напрасно, это очень интересно!
Грише стало стыдно, что он ничего не собирает и что это обнаружилось.
«Надо собирать что-нибудь и мне!» – подумал он, но не решился сказать этого вслух.
Митя посидел немного и ушел. Гриша почувствовал облегчение. Но ему готовилось новое испытание.
По дорожкам сада гуляла нянька Семибояриновых с их младшим сыном, годовалым бутузом, на руках. Ей захотелось посидеть, и она выбрала для этого ту самую скамейку, где сидел Гриша. Ему опять стало неловко. Он глядел прямо перед собой и не решался даже отодвинуться от няньки на другой конец скамьи.
Внимание малютки скоро привлекли оттопыренные Гришины уши, и он потянулся к ним. Нянька, толстая, румяная баба, сообразила, что Гриша – безответный. Она поднесла своего бутуза к Грише, и розовый младенец ухватился пухлой ручонкой за Гришино ухо. Тот обомлел от смущения, но не решился сопротивляться. А ребенок, весело и звонко хохоча, то выпускал Гришино ухо, то опять хватался за него. Румяная нянька, забавляясь не менее младенца, повторяла:
– А вот мы его! А вот мы ему зададим.
Кто-то из мальчиков увидел и сказал другим, что маленький Жоржик развоевался с тихим мальчиком, который все сидит на скамеечке. Дети сбежались, окружили Жоржика и Гришу и шумно смеялись. Гриша старался показать, что ему ничего не больно и что ему тоже весело и забавно, что Жоржик его так хватает. Но ему становилось все труднее улыбаться и страшно хотелось заплакать. Он знал, что нельзя плакать, стыдно, и крепился.
К счастью, его скоро выручили. Синеглазая Лидочка, заслышавши необычайный смех и восклицания, пришла, увидела, в чем дело, и сказала:
– Няня, как вам не стыдно! Что вы делаете?
Ей и самой стало смешно глядеть на жалкое, сконфуженное Гришино лицо. Но, поддерживая перед нянькой и детьми свое достоинство взрослой барышни, она не засмеялась. Няня встала и сказала, посмеиваясь:
– Что ж, Жоржинька легонечко.
– Пожалуйста, чтобы этого не было! – строго сказала Лидочка.
Жоржик, недовольный тем, что его отняли от Гриши, поднял крик. Лидочка взяла его на руки и унесла подальше, утешить. Ушла за ней и нянька. А мальчики и девочки не ушли. Они толпились перед сидевшим на скамейке Гришей, бесцеремонно оглядывали его.
– У него, может быть, приставные уши, – соображал один из мальчиков, – потому ему и не больно.
– Ты, должно быть, любишь, когда тебя держат за уши? – спрашивал другой.
– Скажите, – спросила девочка с большими синими глазами, – вас ваша мама за какое ухо чаще держит?
– Это ему так на заказ уши вытянули, в мастерской, – кричал веселый мальчуган, звонко хохоча.
– Нет, – поправил другой, – он так и родился. Когда маленький был, его не за руку водили, а за ухо.
Гриша поглядывал на своих мучителей, как загнанный зверек, напряженно улыбался и вдруг, совсем неожиданно для веселой детворы, заплакал. Частые мелкие слезы закапали на его курточку.
Дети сразу притихли. Им стало неловко. Они сконфуженно переглядывались и молча смотрели на то, как Гриша плакал, утирая лицо тоненькими руками и, очевидно, стыдясь своих слез.
– Туда же, обижаться, – сердито сказала русоволосая красавица Катя, – что ему сделали? Уродец!
– Вовсе он не урод, ты сама урод, – заступился Митя.
– Терпеть не могу, когда говорят грубости, – сказала Катя, досадливо краснея.
Маленькая смуглая девочка в красной юбочке смотрела долго на Гришу, хмуря брови, очевидно, размышляя о чем-то. Потом она обвела других детей недоумевающим взором и тихо спросила:
– Так зачем же он улыбался?
Обновки у Гриши бывали редко, – делать их часто средств не хватало у матери, и потому каждая обновка была ему в большую радость. Наступила осень, стало холодно, – справила Грише мать пальто, шапку, рукавицы. Больше всего порадовали Гришу рукавицы.
В праздник после обедни он надел все свои обновки и отправился гулять. Он любил гулять по улицам, и его пускали одного: матери было некогда ходить за ним. Теперь она с гордостью смотрела из окна, когда Гриша степенно проходил по двору. Вспоминая своих зажиточных родственников, которые много обещали, но мало делали для нее, она думала:
«Вот, и сама справила, слава Богу, обошлась без них».
Стоял холодный, ясный день; солнце светило не ярко; по воде городских каналов плыли первые тонкие льдины. Гриша ходил по улицам, радуясь и этому бодрому холоду, и своим обновкам, и наивным своим мечтам, – он всегда принимался мечтать, как только оставался один, и мечтал всегда о подвигах, о славе, о блестящей, о счастливой жизни в роскошных чертогах, обо всем, что не похоже на скучную действительность.
Когда Гриша стоял на набережной Мойки и сквозь чугунную решетку смотрел на тонкое сало, плывшее по течению, к нему подошел уличный мальчишка в потасканной одежонке и с покрасневшими от холода руками. Он заговорил с Гришей. Гриша его не боялся, даже пожалел, что у него озябли руки. Новый знакомец сообщил, что его зовут Мишкой, а фамилия у него Бабушкин, потому что он с матерью живет у бабушки.