Том 1. Тяжёлые сны
Шрифт:
Что и говорить, «товарищам» от рабочего движения Сологуб в романе не польстил. Партийные агитаторы в его изображении выглядят примитивными, прямолинейными (а может, они во все времена– и были такими?) Странно было бы предполагать, однако, что писатель с глубоко философским и символистским складом ума видел свою главную цель в изображении этих «товарищей» – ни карикатур, ни тем более ликов святых он создавать и не собирался. Разве не заявил он в первых же строках романа: «Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из нее сладостную легенду»?
Сологуб стремится заглянуть в глубины подсознания («хочу, чтобы интимное – стало всемирным»), – его влечет не очевидное, но – потаенное,
Все мистически-загадочное связано в романе с учителем Триродовым. Он-то и есть – главный герой, казалось бы, уже привычный для Сологуба, но на сей раз – это не просто мучитель, а еще и маг, визионер, и впрямь способный творить легенду. Сама фамилия его символична: Триродов – это значит, что он живет на земле уже в третьем своем воплощении, отсюда – его загадочные познания и выходящие за пределы обычных таинственные способности. Он – химик, если угодно – алхимик, обыватели в городе с ужасом шепчут о производимых им в строгой тайне и уединении опытах. И есть чему дивиться, если, к примеру, у него на столе лежит некий куб, в котором заключено многократно уменьшенное тело провокатора Дмитрия Матова – предатель как бы убит и не убит, при желании Триродов может вызволить его телесную «матрицу» из куба и при определенных условиях вновь «укрупнить» и воскресить… Фантазия, достойная Уэллса? А может, Хичкока?
Пока же «матрица» Матова замкнута в кубе, а Триродов, приобретя дом и часть имения, принадлежавшие прежде Матову, устроил там будоражащую воображение городских обывателей колонию для детей. Его воспитанники живут здесь в предельной близости к природе, в простых и легких одеждах, вместе с воспитательницами они танцуют на зеленой поляне, под яркою, чистою синевой неба (сцена эта невольно вызывает в памяти картину «Танец» Матисса – та же прекрасная опьяненность радостью жизни, ритмом движения)… Ничего похожего на отупляющую муштру обычных городских училищ! Дети свободны, раскованны, они учатся не зубрить, а думать, душа их раскрывается навстречу Красоте… Утопия? Не о такой ли системе образования и воспитания мечтал сам Сологуб, он же – учитель Тетерников?
Кроме обычных учеников есть в колонии и живущие особняком «тихие дети». Впрочем, слово «живущие» может здесь быть употреблено с некоторой натяжкой… Дело в том, что эти дети – некие посредники между миром мертвых и живых, они не принадлежат всецело ни жизни, ни смерти, не зря целыми днями качаются они на качелях: они как бы между небом и землей, не здесь и не там… Это, по сути, – видимые души невинных.
Особенно смущает обывателей то обстоятельство, что усадьба Триродова примыкает к кладбищу, туда ведет от калитки тропинка, названная «навьей тропой» – и престранные процессии проходят порой по этой тропе… Триродов обладает магической силой – вызывать из земли обитателей могил, оживлять взглядом тех, что еще не вполне умерли; так возвращает к жизни он заживо погребенного отрока Егорушку, забитого матерью. О, много, много чудес творится в странной усадьбе, отгороженной от мира несколькими дворами, с таинственным и длинным подземным ходом, с запертыми калитками, которые открывает вдруг невидимая рука, и слышится смех «тихих детей»!
Да, многое может отставной приват-доцент и маг Георгий Сергеевич Триродов, лет сорока (плюс две предыдущие жизни).
К чему же приходит Триродов? К выводам, более чем неутешительным: «Нет чуда. Не было воскресения. Никто не победил смерти. Над косным, безобразным миром восставить единую волю – подвиг, еще не свершенный».
Одно успокаивает Триродова: «Она – моя», – думает он о своей невесте Елисавете. Но… впрямь ли его? В это самое время, «мечтая и горя», томилась Елисавета от серой повседневности тусклой жизни: «и казалось, что не иная, что это она сама переживает параллельную жизнь, проходит высокий, яркий радостный и скорбный путь королевы Ортруды».
Примененные как литературный прием художественно перевоплощенные идеи так называемой реинкарнации (проще говоря, вера в то, что человек рождается не однажды и проживает не одну, а множество жизней) в соединении со скептическим отношением к социальным преобразованиям снова вызвали у демагогической, политизованной критики немалое раздражение. А суть романа была проста: она близка к толстовскому пониманию того, что все великие преобразования надо начинать с усовершенствования человеческой души – и никак иначе. Стрем иться переустроить сначала общество, а потом – душу столь же нелепо, как прилаживать телегу впереди лошади.
Именно это со всей откровенностью высказал писатель в 1917 году в статье «Что делать?», которая, конечно же, осталась неопубликованной, так как подобные идеи после свершившегося переворота показались опять-таки более чем неуместными: «Я поверил бы в издыхание старого мира, если бы измени лась не только форма правления, не только строй внешней жизни, но и строй души. А этого как раз и нет нигде и ни в ком». Увы! Писатель не знал еще, что недалеко то время, когда инакомыслящих будут просто лишать души, а заодно и тела, не дожидаясь никаких преобразований в этой самой душе. Нет человека– нет проблемы!
Но если стареющий писатель и не мог еще знать этого, то, во всяком случае, все возрастающую зависимость искусства от государства он почувствовал всем своим существом. И пытался, как мог, противостоять этому, возглавив некую «литературную курию» в Союзе деятелей искусств. Добивались независимости – а добились лишь того, что в 1918 году «курию» вообще прикрыли. В том же году Сологуб попытался создать Совет Союза деятелей художественной литературы и был избран его председателем – надо было как-то сообща выживать в условиях разрухи. Союз пытался делать это, привлекая частные средства и не идя на сотрудничество с власть имущими. Разумеется, и этот Союз вскоре оказался очередной неосуществленной «сладостной легендой».
Да, позади остались те времена, когда Сологубом зачитывалась вся Россия, когда крупнейшие издательства – «Шиповник», «Сирин» – наперебой стремились осуществить выпуск многотомных (двенадцать, двадцать томов!) его сочинений… Теперь Сологуба печатают все меньше, и он уходит в основном в переводы. Но творческий авторитет его еще велик, особенно благоговеют перед ним талантливые молодые поэты. Ахматова, Мандельштам относились к нему с пиететом; Городецкий считал себя его учеником. Раньше многих разглядел Сологуб талант Сергея Есенина, очень поддержал Игоря Северянина, представив читателям его самую знаменитую книгу «Громокипящий кубок» (1913). Благодарный автор впоследствии посвятил ему сонет: