Том 1. Юмористические рассказы
Шрифт:
Но переговоры с ямщиком не привели ни к чему. Лошади устали, и дальше ехать нельзя.
Мы снова вернулись в общую дамскую и долго ходили, приплясывая, чтобы отогреть ноги. Софья Ивановна, размахивая зонтиком, как индеец томагавком, исполнила даже с неожиданной грацией какой-то замысловатый танец. Затем мы уселись рядом на Прокрустово ложе и стали с завистью смотреть в сторону широкой кровати, откуда из-под груды одеял свешивалась чудовищных размеров нога. Мне даже показалось, что нога эта отрублена и похищена с конной статуи Петра Великого.
В дверь тихо постучали.
Я вышла в коридор И увидела мужика с всклокоченной бородой. Он прятался за дверь и неистово ворочал глазами.
— Что тебе, голубчик?..
Сдавленный хриплый шепот, шепот шекспировского заговорщика-убийцы отвечал мне.
— Ямщик ваш сказывал… ехать хотите. Я довезу… Единым духом, и комар носа не подточит.
— Да ты кто же такой? — тревожно недоумеваю я. Он наклонился ко мне так близко, что нос его, напоминающий прошлогоднюю, уже начавшую прорастать картофелину, приходится под полями моей шляпы:
— Ямщик я… Только молчок! Чтоб без ябеды… Четверка коней. Вещи потихоньку вынесу, и комар носа не подточит.
Я вернулась в комнату, и мы несколько минут совещались с Софьей Ивановной.
— Уж очень он какой-то… странный, — беспокоилась я.
— Ах, пустяки! Человек как человек. Просто немножко нервный.
Софье Ивановне очень хотелось ехать, и мы решили вверить свою судьбу нервному ямщику.
Он забрал наши вещи и повел нас какими-то окольными путями. Вел долго через какие-то заборы и канавы и все время нервничал. Поминутно оборачивался на нас, останавливался, прислушивался, строго цыкнул на мою спутницу, когда та, взглянув на Терек, воскликнула «феерично!», и молча погрозил мне пальцем, когда я споткнулась.
Наконец мы вышли на дорогу, где действительно ожидала нас коляска, запряженная четверкой.
— Единым духом! — хрипел ямщик, влезая на козлы. — Завтра утром ваш-то приедет за вами…
Мы тронулись. Лошади бежали лениво, медленно. Холод был сырой и пронизывающий. Временами я слышала, как моя соседка стучит зубами, словно собака, которая зевнула. Я закуталась, насколько могла лучше, и пробовала заснуть, но ямщик не давал покоя. Ежеминутно просовывалась его голова под верх нашей коляски. Я видела круглые сверкающие белки, слышала прерывистое дыхание и сдавленный шепот.
— На отчаянность иду! Ежели кто теперь, да с этаким делом…
— Господи! — вся дрожит Софья Ивановна. — Да ведь он и правда сумасшедший. Что он говорит — ничего не понимаю!
— Да как же он тогда может быть ямщиком? Его бы не держали на месте, если бы он был сумасшедший.
— А кто вам поручится, что он ямщик? — чуть не плачет она. — Купил себе лошадей и коляску; ведь между ними тоже богатые бывают, между сумасшедшими-то… Купил и возит по полям людей… Мании разные бывают…
— Так как же нам быть?
— По-моему, выпрыгнем потихоньку и спрячемся в горах… Может быть, кто-нибудь
— Тпрру!
— Ай, что такое? Зачем он остановил лошадей? Мы действительно стоим на месте.
Перед самым лицом моим ворочаются страшные белки.
— Вылезайте скорее! Тутотка за откосом постойте… О, Господи!
— Голубчик! — вопит Софья Ивановна. — Боже мой! У него острый припадок!.. Голубчик, не убивай нас… Мы… мы тоже сумасшедшие… Я понимаю, что тебе нездоровится… Ах! mourir si jeune!.. Ты поправишься… специалисты… доктора — психопаты…
— Скорей выходите! Ох, отчаянность моя! — убеждает нас трагический хрип. — За поворотом хозяйские лошади видны… Погуляйте по дорожке-то, а я быдто порожнем… быдто порожнем…
Делать ничего не оставалось. Мы вылезли и спрятались за камень. Через несколько минут мимо проехал экипаж. Затем наш ямщик разыскал нас и пригласил ехать дальше.
— Все равно, здесь ли убьешь, в коляске ли… — пролепетала Софья Ивановна, и мы покорно последовали за нашим палачом.
Отчаяние придает храбрости.
— Голубчик, — рискнула я, — чего ты все так пугаешься! Ты больной?
— Не-ет… Штрафу боюсь, барыня. Потому я обратный ямщик… У нас обратный закон порожнем ехать…
— Ах, подлый! — радостно возмущается Софья Ивановна. — Да как же ты смеешь, не предупредив, делать нас соучастницами твоих проказ? А?
— Единым духом! — оправдывается ямщик, и мы едем немного успокоенные…
Под моей головой локоть Софьи Ивановны. Это ничего. Немножко больно, но я утешаюсь мыслью, что ее локтю от моей головы еще больнее.
Так сладко дремлется.
Снится, что мы уже приехали и ложимся спать в чистые мягкие постели, где так тепло и спокойно и, главное, — совсем не трясет.
Тут вдруг я начинаю чувствовать, что и правда совершенно не трясет.
— Qu'est се que c'est? [31] — пищит голос Софьи Ивановны. — Ведь мы опять стоим?
Я очнулась. Мы действительно стояли среди дороги. Вдали мелькал огонек — верно, станция близко. Ямщик вертелся около лошадей и поправлял какие-то ремешки.
31
Что такое? (фр.)
— Что у тебя там оборвалось? — спрашиваю я. — Уж вези скорее, и так три часа шестнадцать верст едем.
Ямщик подошел и сострадательно покачал головой.
— Нет уж, барыня, дальше мне вас везти несподручно. Вишь на станции огонь… Стало, не спят, стало, увидят, стало, меня по шапке…
— Так не ночевать же нам здесь!
— Нет — зачем ночевать! Кто ж говорит, что ночевать. Это нехорошо — на дороге ночевать. Вы себе пойдите на станцию, тут и полверсты не будет, я потом потихоньку подъеду, порожнем, значит.