Том 10. Дживс и Вустер
Шрифт:
— Вовсе нет, Портер, — поспешил я успокоить его, — когда ты услышишь, что я тебе скажу, ты запрыгаешь, как высокие холмы, [126] правда, я никогда не видел, чтобы холмы прыгали, ни высокие, ни даже низкие. Портер, что бы ты сказал, если бы узнал от меня, что все твои беды и горести, которые тебя сейчас так угнетают, исчезнут прежде, чем закатится солнце?
— Оно уже закатилось.
— Разве? Я и не заметил.
— Время идет к ужину. Так что, будь любезен, убирайся ко всем чертям, иначе…
126
…как
— Сначала я выскажусь.
— А ты еще не все сказал?
— Нет, далеко не все. Давай спокойно и беспристрастно рассмотрим ситуацию, в которой мы с тобой оказались. Ванесса Кук сказала, что выйдет замуж за меня, и теперь ты, конечно же, считаешь меня змеей, притаившейся в траве. Позволь мне заметить, что какое бы то ни было сходство между мною и змеей в траве — это не более, чем случайное совпадение. Разве я мог сказать ей nolle prosequi, когда она объявила о своем решении? Ясно, нет. Но хотя я и молчал, меня не покидало чувство, что я веду себя, как гнида.
— Ты и есть гнида.
— Вот тут ты ошибаешься, Портер. Я — человек глубоко чувствующий, а тот, кто по-настоящему глубоко чувствует, никогда не женится на девушке, которая любит другого. Он от нее отказывается.
Орло как раз приканчивал свой джин с газировкой, и когда до него дошел смысл сказанного, он поперхнулся.
— Ты готов отказаться от нее ради меня?
— Окончательно и бесповоротно.
— Но, Вустер, это же благородно. Прости, что назвал тебя гнидой.
— Ничего страшного. Ошибка, которую может сделать всякий.
— Ты поступаешь, как Сирано де Бержерак.
— Соблюдаю кодекс чести.
Он весь расплылся в улыбке — или почти весь, — но вдруг меланхолия снова знаки свои на него положила. Он застонал, словно обнаружил дохлую мышь на дне пивной кружки.
— Твоя жертва бесполезна, Вустер. Ванесса никогда не выйдет за меня.
— Очень даже выйдет.
— Тебя там не было, когда она разорвала помолвку.
— Зато был мой представитель. Точнее сказать, он подслушивал за дверью.
— Тогда ты в общих чертах представляешь себе положение дела.
— Он дал мне полный отчет.
— И после этого ты утверждаешь, что она все еще любит меня?
— Еще как. Любовь не может угаснуть из-за пустячной размолвки влюбленных.
— Пустячной размолвки? Ничего себе! Она назвала меня трусливым ничтожеством. Скользкой, жалкой, дрожащей тварью. Невероятно, где только она набирается таких слов. И все из-за того, что я отказался пойти к старикашке Куку и потребовать у него деньги, причитающиеся мне по наследству. Я уже однажды ходил и очень вежливо просил его отдать, а теперь она хочет, чтобы я пошел снова, и стукнул бы кулаком по столу, и вообще показал характер.
— Придется, Орло. Ничего не поделаешь, придется. Чем кончилась ваша прошлая встреча?
— Он категорически отказал.
— Насколько категорически?
— Совершенно категорически. И все повторится, если я снова к нему заявлюсь.
Наконец-то Орло произнес нужную мне реплику.
— Не повторится, если ты правильно выберешь время, — сказал я. — В котором часу ты тогда пытался к нему подкатиться?
— Около пяти.
— Я так и думал. Неудивительно, что он дал тебе пинка под зад. Пять часов дня— это время, когда радость жизни в душе человека опускается до самой нижней отметки. Обед давным-давно закончился, коктейлей еще не видно, и человек не настроен удружить ближнему. Может быть, Кук и бесчувственный болван, но хорошая еда смягчает даже самые жестокие сердца. Поговори с ним, когда он полон под завязку, и увидишь, что из этого получится. Ребята в клубе «Трутни» мне рассказывали, что, когда они подольщались к Уфи Проссеру после плотного ужина, им удавалось выудить у него приличные суммы.
— Кто такой Уфи Проссер?
— Член клуба, миллионер. При свете дня он сторожит свой кошелек, как ястреб. Судя по всему, Кук на него похож. Держи хвост морковкой, Портер. Жми, наступай, будь смел и тверд, не бойся кровь пролить, — припомнил я слова из спектакля «Макбет», о котором упоминал выше.
Мои речи, само собой, произвели на Орло впечатление. Лицо его осветилось, словно кто-то щелкнул выключателем.
— Вустер, — сказал Орло, — ты прав. Ты указал мне путь. Направил на прямую стезю. Спасибо тебе, Вустер, старина.
— Не стоит благодарности, старина.
— Поразительная вещь. Ведь посмотришь на тебя, так вроде бы дурак дураком, и соображения не больше, чем у дохлого кролика.
— Спасибо, Портер, старина.
— Не стоит благодарности, Вустер, дружище. И вдруг такое поразительное проникновение в человеческую психологию.
— По-твоему, во мне есть скрытые глубины?
— Конечно, есть, Вустер, старая кляча.
Мгновение спустя он уже угощал меня джином с газировкой, словно мы были давними закадычными друзьями, и вопрос о моем нутре никогда между нами не стоял.
Возвращаясь в «Укромный уголок» минут через двадцать после нашего разговора, который оказался, в сущности, настоящим пиром братства, я был весь охвачен радостным чувством, таким редким в наши дни, и твердо верил, что жизнь замечательна, на небе Бог и в мире все в полном порядке, как написано где-то. Произведя подсчет ниспосланных благодатен, я нашел общий итог весьма удовлетворительным. На фронте Портера воцарилось спокойствие, Билли Грэхем в данный момент возвращает кошку ее ближним в Эгсфорд-Корт, Портер и Ванесса Кук скоро обручатся вновь, и, хотя мой престиж в глазах папаши Кука был ниже некуда, и мне не видеть от него подарка на ближайшее Рождество, это была небольшая ложка дегтя в бочке меда. Или муха в стакане сметаны? Постоянно путаю. Словом, все было в лучшем виде, и счастливый Вустер, услышав телефонный звонок, снял трубку, можно сказать, с песней на устах. Звонила престарелая родственница, и даже глухой услышал бы, что с ней творится что-то неладное. Несколько мгновений на другом конце провода раздавались лишь судорожные хрипы и бульканье, — подобные звуки мог бы издавать тонущий пловец, который изо всех сил борется за жизнь.