Том 10. Мертвое озеро
Шрифт:
Иван Софроныч стал уговаривать его не огорчать старуху; но Петр твердил свое:
— Надо же им показать, что значит образование, столица, столичные порядки!
И он пришел в такое раздражение, что готов был тотчас писать грозное письмо. Но пришел негр: принес кофе и щипцы; камердинер принялся пить кофе, а мальчику приказал завивать себя, причем в лице черного слуги выразилось отчаяние: нет сомнения, что он охотно отдал бы Петру свои густые прекрасно вьющиеся волосы, лишь
— Ну а что, Иван Софроныч, — спросил Петр через минуту, — наши там: Сидор, Пахом, Силантей? Чай, просто в мужиков обратились, мохом обросли? Деревня так и подлинно деревня. А не знавали ли там Татьяну Сывороткину?.. Тише ты, ефиопина! волосы подпалишь! Чему вас там учили в вашей Арапии? щипцов нагреть не умеет! Вишь, как раскалил, — ну-ка тронь руками, тронь…
И Петр протягивал к нему щипцы. Негр жалобно промычал и попятился.
— Ну, оставь его, Петруша, — заметил Иван Софроныч. — Обожжется!
— Ничего! — отвечал Петр. — Они там по горячему песку босые ходят… Им нипочем…
— Молод еще, — заметил Иван Софроныч. — Надо его и пожалеть…
— Молод — не беда, — возразил камердинер, — глуп — вот несчастие! А не прикажете ли цигарочку, Иван Софроныч? — спросил он, заметив, что управляющий допил свой кофе.
— Нет, сигарочки не курю, а вот кабы трубочку?
— Трубочку? — с презрением сказал Петр. — Ну нет, трубок не держим; да и кто теперь трубки курит? А вот папироски есть. Подай им папироски.
Черный подал.
— А я вот, кроме сигар, ничего не курю, — сказал Петр и, приказав подать себе сигары, которые лежали в двух шагах от него, закурил.
— Так Татьяну Сывороткину не знали? — спросил он.
— Знал, — отвечал Иван Софроныч, закуривая папироску. — Она тоже тебя вспоминает; кланяться велела. Славная девушка! — заключил старик.
— Хороша! Да что? — возразил Петр. — Образования нет!
— Сохнет, сердечная, — продолжал Иван Софроныч. — Всё такая печальная да молчаливая.
— Сохнет? знаем! — значительно перебил Петр.
— Замуж ни за кого не хочет, — сказал Иван Софроныч. — И Силантий сватался, и управляющий соседнего барина, немец, молодой такой, уж вот как высох, руку свою предлагал… отказала!
— Отказала! — самодовольно повторил Петр. — Вот как!..
— И приказный из города сватался… Не пошла!
— Не пошла! — повторил Петр.
– Вот, — сказал Иван Софроныч. — И она тоже говорила: кабы ты приехал…
— И она тоже? Да они, никак, там все с ума сошли!
— Все тебя там ждут…
— Ждут? Ну пускай ждут! — сказал Петр. — Знать всё знаем, а помочь не можем! — прибавил
И, став перед зеркалом, Петр принялся повязывать розовым платочком свою толстую шею; раз пять перевязывал он бант, пока остался им доволен; во всё это время черный слуга, стоя за ним, подобострастно повторял все его движения, поднимался на цыпочки, нагибал голову то влево, то вправо и успокоился не ранее, как увидав, что операция кончилась благополучно. Повязав платок, камердинер снова свистнул и глубокомысленно произнес:
— Далеко кулику до Петрова дня!
Затем Петр уже довольно скоро довершил свой туалет, надев жилет и сюртук: то и другое, очевидно, не более пяти раз было надето барином и потом перешло в достояние камердинера.
Одевшись, Петр закурил новую сигару и закричал:
— Ефиоп!
Черный слуга вошел.
— Газеты принесли?
— Не знаю.
— Не знаешь! А спросить нет догадки! Беги, узнай! У нас газеты носят с черной лестницы, — пояснил Петр Ивану Софронычу.
Через минуту прибежал мальчик с кипой газет и афиш.
— Вот теперь и почитать можно! — сказал Петр, разваливаясь в кресле. — Не прикажете ли? немецкую или французскую?
— Нет, мне русскую, коли есть, — отвечал Иван Софроныч.
— Есть и русская.
Он подал листок Ивану Софронычу, а сам принялся глубокомысленно читать афишу, потом пошевелил и листы газет, сохраняя важную осанку человека занятого и вникающего; пока он читал, у него несколько раз гасла сигара, и по знаку его негр подавал ему каждый раз горящую спичку.
Наконец около двенадцати часов раздался звонок из внутренних комнат. Иван Софроныч вздрогнул и вскочил, как потрясенный электрическим ударом; но Петр встал спокойно и медленно и, собирая газеты, сказал:
— Рано сегодня! Станет спрашивать, что в газетах… а я и не успел прочесть. — Что в вашей? — спросил он, взяв листок у Ивана Софроныча.
— Да ничего, — отвечал Иван Софроныч. — Всё такой вздор пишут.
— Да о чем?
— Да всё погоду бранят: говорят, что нехороша; да лавку Бакалейщикова хвалят: говорят, очень хороша.
— Славная газета! — сказал Петр. — Хоть никогда не читай, а как спросит, что в ней — говори: ничего, либо: лавку хвалят, — никогда не ошибешься…
— Да, конечно, — заметил Иван Софроныч, — для вашего брата — лакейства, — выходит, хороша, а господам, я думаю, скучно: совсем читать нечего в ней!
— Нет, и им нравится; вот мой барин, прошлого году, два месяца, не поверите, чем занимался: как только тут похвалят балыки ли, семгу, устрицы, вино ли, — он тотчас посылает купить…