Том 10. Последние желания
Шрифт:
– Я не пойду в университет.
– Как не пойдете?
– Я пойду в военную службу… Я хочу взять жизнь скорее… Зачем твердить то, что мне не нужно и что я все равно забуду? Нет…
Он остановился.
– Продолжайте, что ж вы? Лёля смотрела насмешливо.
«Фу ты, черт, кажется проврался», – подумал Вася.
– Нет, Лёля, простите… Теперь я уйду. У меня голова болит… Вот Ренке остается…
– Какой вы злой, Вася, уходите? Ну хорошо, только… знаете что? Приходите во вторник со скрипкой, поиграем; я еще не слышала, как вы играете. Никого не будет; хотите?
Вася согласился. А Лёля, ложась спать, была рассеяна и даже чуть не забыла написать несколько слов в дневнике.
С мамой своей Лёля была далека. Она думала, что мама не любит ее. Она всегда такая ровная, спокойная. Вот когда еще папа не умер – Лёле весело жилось. Она его любимицей была, баловницей. С тех пор как он умер, Лёля стала совсем одинока; подруг у нее не было, только книжки да дневник остались. «Отчего мама не любит меня, как я ее люблю? – думала она часто еще маленькой девочкой, когда просыпалась вдруг ночью и лежала в темноте. – Может быть, я не родная дочь, подкидыш… Да, верно подкидыш… Оттого и не любит меня мама…» И Лёля горько плакала.
Марья Васильевна, Лёлина мать, была из старинного дворянского рода и к своим предкам относилась с почтением. Аюнин приходился ей дальним кузеном, имел состояние. Марье Васильевне минуло восемнадцать лет, когда она вышла за него. С виду она была спокойная и строгая, говорила мало, а что лежало у нее на душе – никто не знал. Она никогда ни к кому не выражала любви, даже случайно. Может быть, любовь, невысказанная, была еще сильнее и горячее. Лёля теперь, после смерти мужа, стала для нее дороже всего на свете. Она чувствовала, что дочь не понимает этого, что с каждым годом они становятся все более далекими и чуждыми; ей было больно, но она не могла помочь, Лёля и ее мать любили друг друга странно, не как мать и дочь, а глубже, эгоистичнее, и каждая думала, что она одна любит, без ответа. Они были обе одиноки. Едва ли даже случай мог помочь им: с годами они расходились все дальше. Им мешал стыд, гордость и привычка.
Вечером, когда Лёля сидела за какой-то скучной книжкой одна – приехал Николай Николаевич. Он влетел в комнату, веселый и развязный.
– Тетушка, ваши ручки. А я за вами приехал, едем кататься? Чудесная ночь. У меня экипаж с собой.
– Что вы, целый день дождь лил. Слякоть…
– Нет, вот вы увидите. От дождя все сразу распустилось, и пахнет как… Одевайтесь скорее.
Лёля пошла надевать пальто и думала о Николае Николаевиче. Он был один из тех людей, про которых все говорят: «Какой он хороший, умный, добрый, прекрасный человек». Но никто не любит его. Так думала про него и Лёля. Ей только не нравилось немного, что он слишком часто говорит о своей карьере и десяти тысячах золотом, которые получает, да и вообще о себе; но он Лёлю очень баловал, кормил конфетами, возил в театр… И Лёля думала с упреком: «Зачем я его не люблю, сердцем не люблю? Он такой милый… И красивый даже, у него такие волнистые белокурые волосы… И не надо думать, что нос смешно шевелится, когда он говорит… Нет, я ужасно, ужасно гадкая».
Лёля воротилась с прогулки усталая и точно сонная. Ее утомил весенний воздух, запах молодых листьев, ранних цветов и сырой земли. Она знала северную весну, медленную, тихую. А эта пришла сразу, в один вечер, от теплого дождя. И яркий запах травы и листьев она не могла забыть. Ей хотелось спать, но спала она плохо и на другой день встала сердитая и скучная.
Дождь опять лил. У нее под окнами листья
Лёле весь день было скучно, нездоровилось… Она помнила, что Вася обещал прийти со скрипкой, ей хотелось, чтобы он не обманул, чтоб пришел. Случайно она продумала о нем целый день. Когда вечером позвонили – она покраснела. Вася явился розовый и свежий, серая домашняя курточка к нему шла. Они играли недолго, нот он не привез. Кончили. Вася убирал скрипку, Лёля сидела еще за фортепьяно и одним пальцем наигрывала что-то. Вася сразу увидал розовые щеки Лёли и подумал: «Ага, это хорошо; надо поговорить. Только бы не сплошать. А она ужасно миленькая».
Вася всегда думал коротко и ставил это себе в заслугу, он брал все, как оно есть, не заботясь ни о чем и не доискиваясь причин; он привык ухаживать за «барышнями» и понимал хорошо, как именно надо действовать в том или другом случае. Когда Вася никого не пленял – он делался ленивым и точно отупевшим; он ни о чем не думал, кроме того, что видел: «Вон собака бежит… Окно надо затворить… Блуза замаралась, чистую бы…» Вася не был даже хитер.
Но тут на него сошло вдохновение.
Он взглянул на Лёлю очень пристально.
– Вам жарко?
– Да… – сказала Лёля и покраснела еще больше.
Они помолчали.
– Лёля, – сказал он, – сегодня я здесь в последний раз.
Сказал – и сам испугался… А вдруг она ничего? Но Лёля быстро взглянула на него.
– Отчего? Отчего, Вася?
– Так. Я должен уйти. Быть вашей игрушкой, вашей забавой – я не могу…
– Но зачем забавой, Вася? Вы меня хотите огорчить… Я огорчусь, если вы уйдете…
– Правда ли это, Лёля?
– Да, огорчусь, честное слово… Вы верите? Вы не уйдете?.. Ну говорите же, нет?
Лёля сама плохо понимала, отчего она его так уговаривала, но чувствовала, что не шутя огорчится, если он уйдет.
– Я не знаю, Лёля, не знаю… Я вам напишу…
Он сам неожиданно стал волноваться. Лёля была такая хорошенькая в этот вечер.
Когда он ушел, Лёля не сразу легла спать. Она была взволнована, обижена… Она села писать стихи, потому что она была сентиментальна и любила Надсона, как в то время без исключения барышни любили его.
Он ушел. Я не знаю, как быть… –писала Лёля. «Как мои стихи искренны всегда, – подумала она. – Ведь я самом деле не знаю, как быть».
Он оставил меня и забудет…«Да, да, наверно. Ну а я?»
Тут Лёля задумалась. Какая рифма? Плыть, выть, любить… Любить. – Ну все равно. Ведь это поэзия, в стихах можно.
Ну а я? Я не могу ль разлюбить? Пусть он это поймет и рассудит…Дальше у Лёли пошло без затруднения. Почему ж это не любовь? Может быть, я в самом деле в него влюбилась, ну хоть на то время… И Лёля уже смело писала:
Струны сердца порвутся, звеня, Коль узнаю, что он лицемерит.Дальше струн в этот вечер дело не дошло, и Лёля легла спать, уверенная, что влюблена.
«Как приятно все, что делается тайно и что запрещено», – думала Лёля на другой день, получив от Васи тихонько длинное письмо. Он хотел решительного ответа; или она смеется над ним? Лёля послала ему вчерашние стихи и вечером в книге опять получила письмо: «Лёля, вы любите? Не верю – и верю… Лёля, счастье мое…»