Том 10. Рассказы и повести
Шрифт:
Он и сам очень побаивался собак.
Минут через пять в столовую вошел старший дворник.
Степенный, с приветливо-почтительным выражением пригожего лица, опушенного расчесанной бородой, он был в черном, наглухо застегнутом пиджаке, в манишке, белевшей из-под воротника, и в высоких щегольских сапогах.
Отвесив низкий поклон, Михайла Иванович сделал несколько шагов, остановился и мягким баритоном сказал:
— Изволили требовать, ваше превосходительство?
Хотя дворник
— Что у вас за безобразие в доме, Михайла?
— Осмелюсь доложить, что, кажется, слава богу, у нас нет «безобразиев», ваше превосходительство!
— Есть! — отчеканил внушительно Артемьев.
— В каких смыслах, ваше превосходительство?
— А собака?
— Так вышла из-за нее неприятность по случаю того, что шкапчик на лестнице без замка…
— А бросается на людей?
— Никак нет, ваше превосходительство!
— А на нашу кухарку? И мало ли на кого-нибудь может броситься? — вставила молодая женщина.
— Не извольте верить кухарке, барыня. Собака в этом не замечена… И не такого характера, чтобы осмелиться…
— Чья она? — спросил Артемьев.
Но Михайла, отвиливая от прямого ответа, повел речь о прежних хозяевах Муньки.
— Щенком жил в двенадцатом нумере… Взял его гимназист и с ним занимался… Полтора года собака вела себя во всем правильном поведении, и гимназист очень был к ней привержен… Но как жильца перевели на службу в провинцию, Муньку препоручили знакомой сродственнице в двадцать восьмом нумере… Хорошая была барыня, но только вскорости померла от сердца… А у сыновей собака оставаться не пожелала… Всего месяц жила и убежала, ваше превосходительство!
— Отчего убежала? — спросила молодая женщина.
— По причине, с позволения сказать, озорства жильцов двадцать восьмого нумера, когда они стали часто будто в «несвоевременном» виде, по случаю смерти маменьки… Кухарка обсказывала, что два жильца и их гости часто обескураживали собаку…
— Чем же?
— Всячески, барыня.
— Например?
— Подносили собаке нюхать, как пахнет дым цыгарки… Подпаливали спичками шерсть. Купали под краном, кормили дурным лекарством… Одно слово, с большим воображением ума шутили с собакой. А этого собака не любит… Отдубась ее по всей форме за дело, на это она не должна обидеться, а ежели одна «прокламация», для «игры ума», — обидится… И неосновательные жильцы. За квартиру не платят, ваше превосходительство! — неожиданно прибавил старший дворник.
— Кто они такие?
— Служащие… Из господ. А насчет собаки будьте вполне спокойны, ваше превосходительство… Не извольте беспокоиться, барыня…
И, уверенный, что успокоил «уксусного», как называл старший дворник строгого
— Подожди, Михайла. Объясни, чья же теперь эта собака? — настойчиво и серьезно допрашивал основательный господин.
— Теперь ровно бы ничья. Вроде как бы беспаспортная, ваше превосходительство.
— А разве это порядок? Ты потатчик. Заведомо держал в доме бродячую собаку.
— Виноват. Точно ошибся, ваше превосходительство, — несколько сконфуженный, промолвил старший дворник.
«Уж будет подлецу Муньке. Из-за него только неприятность!» — подумал он и заискивающе прибавил:
— Сегодня же выдворю собаку, ваше превосходительство!
— Выдворишь? А если она вернется и мало ли что натворит? Да еще вдруг сбесится и, храни бог, кого-нибудь искусает. Ты и ответишь по всей строгости законов. Да еще возьмут с тебя штраф, — не спеша и серьезно-бесстрастно говорил Артемьев, желавший, казалось, окончательно донять старшего дворника.
— Я, ваше превосходительство, так «проутюжу» собаку, что она забудет и адрец нашего дома!
В следующее мгновенье Михайла Иванович уже мысленно назвал себя дураком за то, что проговорился насчет «проутюжения».
— Да как же можно мучить собаку? — воскликнула молодая женщина. — Это нехорошо с вашей стороны, Михайла! Очень нехорошо. И вы не смеете! — прибавила она и, чтобы не слушать дальше, вышла из столовой.
А муж протянул:
— Не надо быть членом высочайше утвержденного общества покровительства животным, чтобы позвать околоточного, составить протокол, к мировому, и тебе… высидка!
Старший был решительно подавлен и смущен.
— Так как же с собакой, если, примерно, по закону? — растерянно промолвил он.
— Очень просто. Отдай ее фурманщикам — и снимешь с себя всякую ответственность.
Михайла Иванович просветлел.
— А то еще, не дай бог, судиться из-за какой-нибудь собаки! Премного благодарен, что изволили надоумить необразованного человека. Счастливо оставаться, ваше превосходительство!
Перед тем, что идти в участок, Михайла Иванович сказал подручному Василию:
— К вечеру поймай ты Муньку. Он тебя не боится. Привяжи его в дровяном сарае на крепкую веревку, чтобы не сбежал…
— Как же вы хотите, Михайла Иваныч, распорядиться с Мунькой?
— Рано утром сдадим фурманщикам.
— На убой, значит, Муньку? — угрюмо спросил подручный.
— А что делать с этим вором? Из-за него только одни неприятности от жильцов. Да смотри, Василий, помалкивай насчет моей «лезорюции»… А то прослышит какая-нибудь пустая жилица с чувствительностью и… неприятность… Собаку не примут, а мне еще влетит… Запищит: «Как дворник смел»… И нажалуется… Так чтобы шито да крыто. Так-то умственнее. Пропала, мол, собака, и шабаш!