Том 10. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1863-1893.
Шрифт:
Что за люди в «Священном союзе»?
Он вздрогнул всем телом, невольно развел руками, — мне этот жест показался отчаянным немым призывом к состраданию, — но не вымолвил ни звука. Он стоял все так же потупившись. Мы не сводили с него глаз в ожидании ответа — и увидели, что по его щекам потекли крупные слезы. Но он молчал. Выждав еще немного, я сказал:
Отвечай, мои мальчик, ты должен сказать мне правду. Кто это — «Священный союз»?
Он продолжал молча плакать. Немного погодя я сказал, уже довольно резко:
Отвечай на вопрос.
Он
О, сжальтесь надо мной, сэр! Я не могу ответить, потому что я не знаю.
Что?!
Да, да, сэр, я говорю правду. Я в первый раз слышу о «Священном союзе». Честное слово, сэр.
Ах черт! Да ты взгляни, вот твое второе письмо — видишь слова: «Священный союз»? Что ты на это скажешь?
Он пристально посмотрел на меня глазами человека, тяжко и безвинно оскорбленного, и сказал с чувством:
Это какая—то жестокая шутка, сэр. И кто только мог сыграть ее со мною? Ведь я всегда стараюсь поступать хорошо и никогда никого не обижал. Кто—то подделал мой почерк, я ничего этого не писал. Я в первый раз вижу это письмо.
Ах ты бессовестный лжец! Ну, а на это что ты скажешь?
Тут я выхватил из кармана и показал ему письмо, написанное симпатическими чернилами.
Он побелел, как мертвец, слегка пошатнулся и уперся рукой о стенку, чтобы не упасть. Немного погодя он еле слышным голосом спросил:
Вы... прочли его?
Должно быть, наши лица выдали правду раньше, чем я успел открыть рот, чтобы солгать, потому что мужество вернулось к нему, я это ясно заметил по его глазам. Я ждал, что он ответит, по он продолжал молчать. Наконец я не выдержал:
Ну, что же ты скажешь? Какие сведения содержались в этом письме?
Он ответил о полным самообладанием:
Ничего, только одно: письма совершенно безвредны и невинны и никому не могут причинить зла.
Я почувствовал себя словно в тупике, ведь я не мог опровергнуть его утверждений. Я не знал, как продолжать. Но тут мне пришла в голову одна мысль, и я сказал:
Значит, ты ничего по знаешь ни о «Хозяине», ни о «Священном союзе», и не писал этого письма, и заявляешь, что это подделка?
— Да, cэp, конечно.
Я медленно вытащил бечевку с узелками и молча показал ему. Он равнодушно посмотрел на нее, а затем обратил ко мне вопрошающий взгляд. Терпенье мое готово было лопнуть. Однако я сдержался и сказал обычным тоном:
Уиклоу, ты это видишь?
Да, сэр.
Что это такое?
— По—видимому, кусок бечевки.
По—видимому? Это именно кусок бечевки. Ты ее узнаешь?
Нет, сэр, — ответил он как нельзя спокойнее.
Его хладнокровие было просто потрясающе! Я выждал несколько секунд, чтобы молчание еще более подчеркнуло всю значительность того, что я собирался сказать, затем встал, положил ему руку на плечо и с расстановкой произнес:
Бедный мальчик, ничто на свете тебе уже не поможет. Этот условный знак «Хозяину»,
— В стволе?! Нет, нет, нет, не в стволе, а в трещине дульной пробки! Она должна была быть в трещине пробки! — И он упал на колени, ломая руки, а на запрокинутое лицо его жаль было смотреть, так оно побледнело и исказилось от ужаса.
Нет, она была внутри, в стволе.
Ох, это какая—то ошибка! Боже мой, я пропал!
Он вскочил и начал метаться туда и сюда, увертываясь от протянутых к нему рук и пытаясь выбраться из комнаты. Но это, конечно, было невозможно. Тогда он, горько рыдая, снова бросился на колени, обхватил мои ноги и, цепляясь за меня, принялся умолять:
О, сжальтесь надо мной! Будьте милосердны! Не выдавайте меня, они сразу меня убьют! Защитите, спасите меня. Я во всем признаюсь!
Не скоро удалось успокоить его, умерить его страхи, заставить хоть немного опомниться. Тогда я начал допрос; он покорно отвечал мне, опустив глаза и время от времени смахивая бегущие по щекам слезы.
Итак, в душе ты мятежник?
Да, сэр.
И шпион?
Да, сэр.
— И действовал по определенным указаниям, получаемым извне?
Да, сэр...
По доброй воле?
Да, сэр.
— Может быть, даже с удовольствием?
Да, сэр, бесполезно было бы это отрицать. Сердцем я южанин, Юг — моя родина, и все это я делал во имя нее.
Значит, все твои рассказы о том, что тебе пришлось вынести и как преследовали твою семью, — заранее придуманная ложь?
Мне... мне велели так говорить, сэр.
И ты решился предать и погубить тех, кто пожалел и приютил тебя? Понимаешь ли ты, как ты запутался и до чего низко пал, бедняга?
Ответом были только всхлипывания.
Ладно, оставим это. Перейдем к делу. Кто такой «полковник» и где он находится?
Оп начал горько плакать и попытался избежать ответа. Он заявил, что его убьют, если он это скажет. Я пригрозил посадить его в карцер и запереть там, если он не будет говорить. В то же время я обещал ему защиту от любых покушений на его жизнь, если он чистосердечно во всем признается. В ответ он только упрямо сжал губы и не слушал никаких моих уговоров. Тогда я повел его в камеру, один вид которой мгновенно отрезвил его. Он разразился плачем, мольбами и заявил, что расскажет все.
Я привел его обратно, и он назвал «полковника» и сообщил его приметы. Сказал, что живет «полковник» в главной городской гостинице и ходит в штатском. Мне пришлось опять пригрозить ему, чтобы он описал и назвал «Хозяина». Он сказал, что «Хозяина» мы найдем в доме номер 15 по Бонд—стрит в Нью—Йорке, — он живет там под именем Р. Ф. Гейлорда. Я телеграфировал имя и приметы начальнику столичной полиции и просил арестовать Гейлорда и держать под арестом, пока я за ним не пришлю.
Как видно, есть еще какие—то заговорщики вне форта, скорее всего в Нью—Лондоне, — сказал я. —Назови и опиши их.