Том 11. Благонамеренные речи
Шрифт:
— Машенька! — невольно вырвалось у меня.
— Ах, ты кончил? Вот покушай еще; дай я тебе положу… морошки или крыжовнику?
— Нет, я не о том. Я все хочу тебе сказать: какая ты еще молодая! Совсем-совсем ты не изменилась с тех пор, как мы расстались!
— Это по наружности только, а внутри…
— Что такое «внутри»! Ты напускаешь на себя — и больше ничего! Право, ты так еще мила, что не грех и приволокнуться за тобой, и я уверен, что этот Филофей Павлыч…
— Ах, нет! что ты! что ты!
—
— Во-первых, он совсем не вертопрах, а во-вторых, оставим это… Знаешь, ведь я об чем-то хотела с тобой поговорить!
— Об чем же?
— Скажи, правда ли, что ты с Чемезовом кончить хочешь?
— Правда.
— Вот как! А я все думала, что ты у меня в соседстве поселишься. Ах, как бы это было хорошо!
— Хорошо-то хорошо, да нельзя этого, голубушка. Ты знаешь, занятия, обстоятельства…
— Что такое «обстоятельства»! Не обстоятельства должны управлять человеком, а человек обстоятельствами!
— Это тоже Савва Силыч говорил?
— Да, и он.
— А Филофей Павлыч, быть может, подтверждал?
— Ах, ты опять об этом! Вот ты так не изменился! Все шутишь! А ведь я серьезный разговор хотела с тобою вести!
— Ну, будем вести серьезный разговор.
Лицо ее, действительно, приняло озабоченное выражение; бровки сдвинулись больше обыкновенного.
— Скажи, пожалуйста, на чем же ты хочешь кончить? покупатели есть? — таинственно спросила она, причем даже по сторонам огляделась, как бы желая удостовериться, не подслушивает ли кто.
— Были покупатели. Дерунов охотился, Бородавкина Заяц привозил смотреть.
— И что ж?
— Мне хотелось бы с крестьянами сделаться.
— Ах, нет! ах, пожалуйста! прошу тебя: не имей ты дела с крестьянами!
— Что так?
— Ах, это такие неблагодарные! такие неблагодарные!
— Да мне-то какое дело до того, благодарны они или неблагодарны! Я продавец, они покупатели.
— Помилуй! как это можно! они такие неблагодарные! такие неблагодарные! Представь себе, в то время… ну, вот как уставные грамоты составляли… ведь мои-то к губернатору на Савву Силыча жаловаться ходили! * Так он был тогда огорчен этим! так огорчен!
— А!
— И представь себе, какую клевету на него взвели: будто он у них Гулино отнял! У них! Гулино! знаешь: это как к селу-то подъезжаешь, у самой почти что околицы — тут у меня еще прехорошенькая сосновая рощица нынче пошла!
— Что ж? разобрали дело?
— Ну, конечно, им отказали, потому что Савва Силыч как дважды два доказал… Зато теперь они и каются: ведь им, друг мой, без Гулина-то курицы некуда выпустить!
— Как «зато»! Да ведь если б они и не жаловались, Гулино-то все-таки не осталось бы за ними!
— Ах, какой ты! Я тебе
— Однако ты, несмотря на это. имеешь-таки с ними дела! вот земли в кортому отдаешь…
— Это совсем другое дело; тут уж я по закону. Да ведь и по-христиански, мой друг, тоже судить надо. Им ведь земля-то нужна, ах, как нужна! Ну, стало быть, я по-христиански…
Она на минуту смолкла, потихоньку вздохнула и даже как бы закручинилась («миленькая!» мелькнуло у меня в голове).
— Ты не поверишь, как они бедны! ах, как бедны! — продолжала она таким голосом, как будто ей вот-вот сейчас душу на части начнут рвать. — И представь себе, бедны, а в кабаке у меня всегда толпа!
— Ты и кабак устроила?
— Да, тут у нас строеньице ненужное осталось, так Анисимушко присоветовал. Ведь это выгодно, родной мой!
— Да?
— Очень, очень даже выгодно. Но представь себе: именно все, как говорил покойный Савва Силыч, все так, по его, и сбывается. Еще в то время, как в первый раз вину волю сказали, — уж и тогда он высказался: «Курить вино — нет моего совета, а кабаки держать — можно хорошую пользу получить!»
— Машенька! ты милая! — невольно вскрикнул я и — каюсь — не удержался-таки, поцеловал ее в щечку.
— Что ты! дети… ах, какой ты! — застыдилась она.
— Ну, хорошо, хорошо! не стану! Так что же ты мне насчет Чемезова-то сказать хотела?
Она на мгновенье задумалась, потом вдруг все лицо ее словно озарилось.
— Знаешь ли что! — вскрикнула она почти восторженно, — Лукьяныч обманывает тебя!
— Что ты! Христос с тобой! Старику семьдесят лет!
— Говорю тебе, обманывает! это так верно, так верно…
— Ну, оставим это! пускай себе обманывает, а мы возьмем да перехитрим его. Что же ты мне еще скажешь?
— А вот что, мой друг. Признаюсь, я очень, даже очень в твое дело вникала. И могу сказать одно: жаль, что ты «Кусточки» в то время крестьянам отдал! И Савва Силыч говорил: «Испортил братец все свое имение».
— Помилуй! да ведь «Кусточки» как раз около Чемезова; крестьянам и обойтись без них невозможно! Да и всегда, и при крепостном праве, «Кусточками» крестьяне владели!
— В том-то и дело, друг мой, что крестьянам эта земля нужна — в этом-то и выгода твоя! А владели ли они или не владели — это всегда обделать было можно: Савва Силыч с удовольствием бы для родного похлопотал. Не отдай ты эти «Кусточки» — ведь цены бы теперь твоему имению не было!