Том 11. Письма 1836-1841
Шрифт:
Как странно! Боже, как странно. Россия без Пушкина. Я приеду в П<етер>бург и Пушкина нет. Я увижу вас — и Пушкина нет. Зачем вам теперь Петербург? к чему вам теперь ваши милые прежние привычки, ваша прежняя жизнь? Бросьте всё! и едем в Рим. О, если б вы знали, какой там приют для того, чье сердце испытало утраты. Как наполняются там незаместимые пространства пустоты в нашей жизни! Как близко там к небу. Боже, боже, боже! о мой Рим. Прекрасный мой, чудесный Рим. Несчастлив тот, кто на два месяца расстался с тобой и счастлив тот, для которого эти два месяца прошли, и он на возвратном пути [324] к тебе. Клянусь, как ни чудесно ехать в Рим, но возвращаться в него в тысячу раз прекраснее. Ради бога, узнайте от Жуковского, получил ли [325] он мое письмо * из Варшавы и какой его ответ.
324
и он возвращается
325
не
Адрес мой: Професс<ору> импер<аторского> Моск<овского> унив<ерситета> Михаилу Петровичу Погодину на Девичьем поле, в собст<венном> доме. Для передачи Гоголю, который всё тот же неизменно любящий вас вечно.
Аксакову С. Т., октябрь 1839*
Посылаю вам всё, что имею. Других документов нет, кроме пашпорта. — Не можете ли вы узнать, когда выпуск в Патриот<ическом> институте. Я не помню, но мне это нужно. <нрзб> имеете время, а нет, то и не нужно.
Весь ваш Гоголь.
Загоскину М. Н., октябрь 1839 *
Адресую мое письмо к вам, как члену того просвещенного и высшего круга, который составляет честь и гордость Москвы. Тяжело было моему сердцу, и клянусь, тяжесть эту чую до сих пор, когда дошли до меня слухи, что мое непоявление в театре отнесено было к какому-то пренебрежению московской публики, встретившей меня так радушно [326] и произведшей бы <в> иное время благодарные ручьи слез. Моего положения внутреннего никто не видал. Никто не мог прочесть на лице моем потрясшего меня удара несчастий в моих отношениях семейственных, который получил я за несколько минут до представления моей пиэсы. При всем том, зная, что меня ожидает радушная встреча той публики, которая была доселе заочно так благосклонна ко мне, я пересилил себя и, несмотря на свое горе, был в театре Я собрал даже всё присутствие духа, чтобы явиться по первому вызову и принести мою глубокую признательность. Но когда коснулся ушей моих сей единодушный гром рукоплесканий, гак лестный для автора, сердце мое сжалось и силы мои меня оставили. Я смотрел с каким-то презрением на мою бесславную славу и думал: теперь я наслаждаюсь и упояюсь ею, а тех близких, мне родных существ, для которых я бы отдал лучшие минуты моей жизни, сторожит грозная, печальная будущность; [327] сердце мое переворотилось! Сквозь крики и рукоплескания мне слышались страдания и вопли. У меня недостало сил. Я исчез из театра. Вот вам причина моего невежественного поступка Мне не хотелось и, клянусь, стоило больших сил объявить ее; но я должен был это сделать. Я победил в этом собственную гордость. Я вас прошу даже сообщить всем тем, которые будут укорять меня к довершению моего горя неправым и тяжелым моему сердцу обвинением и бесчувственности и неблагодарности. Вы покажите даже им письмо мое, на что бы я никогда впрочем не согласился, потому что чувства и страдания должны быть святыней, храниться в сердце и не поверяться никому, но из желанья доказать, как ценю я сильно и много эту благосклонность ко мне публики, я жертвую сим. Она может не поверить словам моим и этому сердечному моему письму, может даже посмеяться надо мною. Пусть она прибавит еще презрения, еще той ненависти ко мне, которую питают [328] многие соотечественники мои, но клянусь, никогда не выйдут из благодарной груди моей те минутные выражения ее радушия и благосклонности. Я опять умчу в изгнанье мою нищенскую гордость и мою сжатую бедствием душу; но и среди горя, в моем существованьи, померкшем и утружденном болезнью душевной и телесной, мимо всего этого, брызнут не раз признательные слезы за те одобрительные плески, несшиеся ко мне из отдаленного моего отечества.
326
так радушно встретившей меня
327
и уже неотразимый и верный удел
328
Далее было: питают <ко> мне
Аксакову С. Т., 20 октября 1839*
Коли вам это непременно хочется и нужно и я могу сделать вам этим удовольствие, то готов отложить отъезд свой до вторника охотно.
Гоголь М. И., 24 октября 1839*
Я сегодня выезжаю. Решено, я еду в Россию на малое время, на время, какое позволит мне пробыть мое здоровье. Но во всяком случае я постараюсь с вами увидеться, и если мое путешествие меня слишком утомит и я не в состоянии буду приехать к вам по первой зимней дороге, то я вас попрошу к себе. Место свидания нашего будет, я думаю, Москва. Туда я думаю привезть и сестер. Я думаю их взять прежде экзамена. Я не хочу, чтобы они дожидались этой кукольной комедии. В них же притом немного есть, чем бы щегольнуть при публике. Оно и лучше. То, что хорошо для мальчиков, то нейдет девушкам. Притом мне жаль их, особенно бедной Анет: ее мучат несносно. Она то и дело пишет, что у ней кружится и болит голова. Я боюсь за ее здоровье. Притом она так теперь расстроилась, что вряд ли будет в состоянии не робеть
329
Далее было: будут
330
Далее было: там
331
Бог знает
И пусть займется этим сейчас же, потому что, если в этот приезд мой я не успею этого обделать, то после будет трудно. Затем, обнимая вас всех [332] мысленно в ожидании свиданья, которое будет, надеюсь, [333] через два или через три месяца, остаюсь вечно любящим вас сыном
Н. Гоголь.
<Адрес:> `a Moscou A Monsieur Monsieur de Pogodin. Для доставления в Полтаву. Марии Ивановне Гоголь-Яновской.
332
Далее было: остаюсь вечно любящ<ий>
333
надеюсь вписано.
Гоголь М. И., 26 октября 1839*
Итак, я выезжаю сегодня в Россию; чрез месяца полтора или два буду в Петербурге, а недели через две после этого — в Москве и там, как только сколько-нибудь устроюсь и буду иметь какой-нибудь приют, напишу вам вместе с приглашением приехать ко мне, потому что мне не будет никакой возможности вновь делать такую страшную дорогу. Я думаю, в последних числах генваря или феврале я буду иметь удовольствие увидеть вас. Впрочем, я вас уведомлю письмом, когда вам можно будет приехать. До того времени не дурно бы было, если бы вы прислали по почте рубашки и белье моим сестрам. Чем скорее, тем лучше. Адресуйте посылку на имя Погодина в Москву. На всякий случай приложите и мне рубашки, которые у вас сделаны. Если они не будут так годиться, то я буду их надевать по ночам, что мне необходимо. Затем будьте здоровы и покойны. Не заботьтесь ничем. Может быть, бог поможет мне как-нибудь устроиться с нашими делами.
Да, ради бога, не скрывайте от меня положение дел наших. Я знаю очень хорошо, что дела наши по имению дурны, как только возможно хуже, и потому прошу изъяснить всё, не скрывая ничего, а без того не придумаешь, как помочь.
Да сестре повторите, чтобы она похлопотала заблаговременно и хорошенько о бумагах и свидетельствах о службе и о дворянстве своего мужа, если хочет, чтобы сын ее <был> куда-нибудь определен.
<Адрес:> `a Pietrobourg `a Monsieur monsieur Procopowieth pour remet<t>re ее высокоблагородию Марии Ивановне Гоголь-Яновской. В Полтаву, оттуда в д. Васильевку
Аксакову С. Т., 26 октября 1839*
Вы правы, через час я готов.
Аксакову С. Т., октябрь 1839*
Жалею очень на нездоровье Веры Сергеевны, а что до картины или до Рафаэлей, как полагает их владетель, то они без всякого сомнения от нас не уйдут. К обеду к вам притечем.
<Адрес:> Сергею Тимофеевичу Аксакову. От Гоголя.
Вьельгорскому М. Ю., 1 ноября 1839*
Я приехал в Петербург на очень короткое время. Я был у вас, чтобы обнять вас, но жаль не застал дома. Я остановился у Плетнева недалеко от вас, в улице Новомихайловской, в доме Строганова. Сегодня мне нужно отряхнуться после дороги и поискать пристанища, но завтра я надеюсь быть у вас. Вы знаете сами и можете сами чувствовать, как мне будет приятно вас видеть. Вот между прочим письмо, которое Жуковский* просил вас отослать как можно скорее в канцелярию императ<рицы>. Прощайте. Много объятий посылаю вам заочно. До завтра! Я пробуду 1 1/2 недели.