Том 12. Произведения 1885-1902 гг
Шрифт:
Никита опять не расслышал относимый ветром звук слов хозяина.
Василий Андреич повторил своим громким, отчетливым голосом свою шутку о бондаре.
— Бог с ними, Василий Андреич, я не вникаю в эти дела. Мне чтобы малого она не обижала, а то бог с ней.
— Это так, — сказал Василий Андреич. — Ну, а что ж, лошадь-то будешь покупать к весне? — начал он новый предмет разговора.
— Да не миновать, — отвечал Никита, отворотив воротник кафтана и перегнувшись к хозяину.
Теперь уж разговор был интересен Никите, и он желал
— Малый возрос, надо самому пахать, и то все наймали, — сказал он.
— Что же, берите бескострочного*, дорого не положу! — прокричал Василий Андреич, чувствуя себя возбужденным и вследствие этого нападая на любимое, поглощавшее все его умственные силы, занятие — барышничество.
— А то рубликов пятнадцать дадите, я на конной куплю, — сказал Никита, знавший, что красная цена бескостречному, которого хочет ему сбыть Василий Андреич, рублей семь, а что Василий Андреич, отдав ему эту лошадь, будет считать ее рублей в двадцать пять, и тогда за полгода не увидишь от него денег.
— Лошадь хорошая. Я тебе желаю, как самому себе. По совести. Брехунов никакого человека не обидит. Пускай мое пропадает, а не то чтобы как другие. По чести, — прокричал он своим тем голосом, которым он заговаривал зубы своим продавцам и покупателям. — Лошадь настоящая!
— Как есть, — сказал Никита, вздохнув, и, убедившись, что слушать больше нечего, пустил рукой воротник, который тотчас же закрыл ему ухо и лицо.
С полчаса они ехали молча. Ветер продувал Никите бок и руку, где шуба была прорвана.
Он пожимался и дышал в воротник, закрывавший ему рот, и ему всему было не холодно.
— Что, как думаешь, на Карамышево поедем али прямо? — спросил Василий Андреич.
На Карамышево езда была по более бойкой дороге, уставленной хорошими вешками в два ряда, но — дальше. Прямо было ближе, но дорога была мало езжена и вешек не было или были плохонькие, занесенные.
Никита подумал немного.
— На Карамышево хоть и подальше, да ездовитее, — проговорил он.
— Да ведь прямо только лощинку проехать не сбиться, а там лесом хорошо, — сказал Василий Андреич, которому хотелось ехать прямо.
— Воля ваша, — сказал Никита и опять пустил воротник.
Василий Андреич так и сделал и, отъехав с полверсты, у высокой, мотавшейся от ветра дубовой ветки с сухими, кое-где державшимися на ней листьями, свернул влево.
Ветер с поворота стал им почти встречный. И сверху пошел снежок. Василий Андреич правил, надувал щеки и пускал дух себе снизу в усы. Никита дремал.
Они молча проехали так минут десять. Вдруг Василий Андреич заговорил что-то.
— Чаго? — спросил Никита, открывая глаза. Василий Андреич не отвечал и изгибался, оглядываясь назад и вперед перед лошадью. Лошадь, закурчавившаяся от пота в пахах и на шее, шла шагом.
— Чаго ты, говорю? — повторил Никита.
— Чаго, чаго! — передразнил его Василий Андреич сердито. — Вешек не
— Так стой же, я дорогу погляжу, — сказал Никита и, легко соскочив с саней и достав кнут из-под соломы, пошел влево и с той стороны, с которой сидел.
Снег в этом году был неглубокий, так что везде была дорога, но все-таки кое-где он был по колено и засыпался Никите в сапог. Никита ходил, щупал ногами и кнутом, но дороги нигде не было.
— Ну что? — сказал Василий Андреич, когда Никита подошел опять к саням.
— С этой стороны нету дороги. Надо в ту сторону пойти походить.
— Вон что-то впереди чернеет, ты туда дойди погляди, — сказал Василий Андреич.
Никита пошел и туда, подошел к тому, что чернелось, — это чернелась земля, насыпавшаяся с оголенных озимей сверх снега и окрасившая снег черным. Походив и справа, Никита вернулся к саням, обил с себя снег, вытряхнул его из сапога и сел в сани.
— Вправо ехать надо, — сказал он решительно. — Ветер мне в левый бок был, а теперь прямо в морду. Пошел вправо! — решительно сказал он.
Василий Андреич послушал его и взял вправо. Но дороги все не было. Они проехали так несколько времени. Ветер не уменьшался, и пошел снежок.
— А мы, Василий Андреич, видно, вовсе сбились, — вдруг сказал как будто с удовольствием Никита. — Это что? — сказал он, указывая на черную картофельную ботву, торчавшую из-под снега.
Василий Андреич остановил уже вспотевшую и тяжело водившую крутыми боками лошадь.
— А что? — спросил он.
— А то, что мы на захаровском поле. Вон куда заехали!
— Вре? — откликнулся Василий Андреич.
— Не вру я, Василий Андреич, а вправду говорю, — сказал Никита, — и по саням слышно — по картофелищу едем; а вон и кучи, — ботву свозили. Захаровское заводское поле.
— Вишь ты, куда сбились! — сказал Василий Андреич. — Как же быть-то?
— А надо прямо брать, вот и все, куда-нибудь да выедем, — сказал Никита. — Не в Захаровку, так на барский хутор выедем.
Василий Андреич послушался и пустил лошадь, как велел Никита. Они ехали так довольно долго. Иногда они выезжали на оголенные зеленя, и сани гремели по колчам мерзлой земли. Иногда выезжали на жнивье, то на озимое, то на яровое, по которым из-под снега виднелись мотавшиеся от ветра полыни и соломины; иногда въезжали в глубокий и везде одинаково белый ровный снег, сверху которого уже ничего не было видно.
Снег шел сверху и иногда поднимался снизу. Лошадь, очевидно, уморилась, вся закурчавилась и заиндевела от пота и шла шагом. Вдруг она оборвалась и села в водомоину или в канаву. Василий Андреич хотел остановить, но Никита закричал на него:
— Чего держать! Заехали — выезжать надо. Но, миленький! но! но, родной! — закричал он веселым голосом на лошадь, выскакивая из саней и сам увязая в канаве.
Лошадь рванулась и тотчас же выбралась на мерзлую насыпь. Очевидно, это была копаная канава.