Том 13. Стихотворения

Гюго Виктор

"О, древний демон зла, и тьмы, и отупенья! "

О, древний демон зла, и тьмы, и отупенья! Он из гвоздей Христа цепей кует нам звенья, Из чистых юношей творит он старичков, И Гуса с Мором он всегда казнить готов, Громит Горация, когда ж Вольтер болтает За партою с Руссо, молчать их заставляет. Шалит ли боженька, — его по пальцам хлоп! Он охладить спешит зарей согретый лоб, Высоких в женщине не признает влечений И презирает все: цветы, искусство, гений. Он в шорах, с факелом смолистым, плутоват И педантично хмур. Ему приятен чад Испепеленных тел, погашенной идеи, Он на колени стать заставил Галилея На самой той земле, что вертится. Шлет он Едва открывшимся зеницам тяжкий сон, Он, души захватив, грызет их с аппетитом. Он Планшу друг, Вейо, Низару — иезуитам, Идет… и путь за ним безжизнен, хладен, гол. Там не растет трава, где шел его осел.

" Порой наш высший долг — раздуть, как пламя, зло;"

Порой наш высший долг — раздуть, как пламя, зло; Пусть мрачный свет падет тирану на чело. И вот

«Возмездий» том. Увы! Так было надо. Я, для которого всегда была отрада В прекрасном, в чистоте, я нехотя на месть Призвал гармонию. Ушла в изгнанье честь, И я почувствовал, что долг — над преступленьем Зажечь возмездие карающим виденьем, — И, как звезда во мгле, вот этот том возник. Мне тяжко злобствовать. Но если бунтовщик Прервал движение великого народа, Чтоб умертвить его и стать кумиром сброда, Пускай рассеется сгустившаяся мгла! И вот приподнял я ужасный саван зла, И книгу гневную пронзил лучами света, И, нарушая мрак, венчал его кометой.

"О, надо действовать, спешить, желать и мочь! "

О, надо действовать, спешить, желать и мочь! Но грезить, как султан, спать, как сурок, всю ночь, Ходить в поля, в леса и в храмы наслажденья, — О, так не сможем мы спасти свои селенья, Вернуть свои права, поднять свое чело И средство отыскать, карающее зло. Мы — в розовых венках, но шею жмут оковы. В мечтах мы созданы для века золотого, Где мера счастия — животная любовь. Немного пошлы мы, но молода в нас кровь. Ведь это же позор! Ведь в этом извращенье — Предвестье гибели и душ и поколений. Безумной гордостью напрасно мы полны: Вослед за сном сердец приходит смерть страны. Долг — настоящий бог, и он не допускает Неверья. Родина оскорблена, страдает, А вы играете… Ступайте в бой! И трон Верните вновь правам, изгнав тирана вон. Тогда и смейтесь вы. Сейчас же к вам взываю: Проснитесь, при смерти страна лежит родная! Несчастной матери, чьи крики вас зовут, Нужней всего сейчас не Сибарит, а Брут, Бойцы суровые, встающие с угрозой; Мечи подъятые нужны ей, а не розы. Вот почему и я — хоть стар, и хил, и сед, — На площадь людную опять несу на свет, Под солнце, чьи лучи даруют жизнь посевам, Все тот же старый дух все с тем же старым гневом.

Май 1858

"Итак, все кончено. Все разлетелось пылью. "

Итак, все кончено. Все разлетелось пылью. Да, революция была безумной былью, Брюссель ей приказал: «Прочь, негодяйка, вон!» И вот дворянами повергнут ниц Дантон, И бедный Робеспьер дрожит в руке Корнесса, И заперли Париж в кутузку, как повесу… Мы стали овцами; вся доблесть наша в том, Что за Бурбонами на бойню мы идем. Четыре сотни лет мы повторяли с жаром Все тот же вздор. Прогресс стал анекдотом старым. Довольно с нас химер. Умножить свой доход — Вот дело. Санчес нам мораль преподает. И гильотины нож и виселица — благо, А совесть — лишь обман: забудь о ней, бедняга! Не суть религии, а догма в ней важна. В исповедальнях есть с решеткою стена: Прильни же ухом к ней, явись глупцом примерным — И будешь ты спасен. К обычаям пещерным Давайте пятиться по мере сил назад, А цели чистые пусть позади горят. Вернулись к нам и трон и храм с поповской кликой. Забудь же, Франция, что ты была великой. Раз папа заявил, что бог он, — значит, так. Безумных помыслов в Париже был очаг, Откуда в мир они неслись, как ветры в поле. Священные права — комедия, не боле. Народ — мощеный путь для царственных карет. И ни идей у нас, ни достижений нет: Открытья наши — чушь; не придавать им веры! По справедливости Тартюф клеймит Мольера, Вольтер писакой был, Жан-Жак был мужиком, И Плюш и Патулье сияют торжеством.

Альтвис, 20 сентября 1871

"Да, верно, я глупец — вы правы, без сомненья… "

Да, верно, я глупец — вы правы, без сомненья… Да, небо, сохранив под сицилийской сенью Ту флейту Мосха, чей любезен эху звук, На крыльях вознося твой, Ариосто, дух, Пророку говорить с орлом повелевая, — Оно, великое, нам свет и тень давая, Мечтателем меня создав, влекло мой взор К путям туманным, где брожу я с давних пор, И сделало меня созданьем незлобивым, С нежнейшею душой, на гнев неторопливым. Старик по грузу дней, по склонностям юнец, Я создан был пасти в полях стада овец. Но, как Эсхилу, две души мне рок дарует: В одной растут цветы, в другой огонь бушует: И в сердце Феокрит столкнулся с д'Обинье. Так, негодуя, я взираю в тишине На зло извечное, которому и деды И мы, увы, даем название победы. Я склонен проклятых благословлять в аду. Что ж, смейтесь надо мной, своим путем иду Я без раскаянья и нахожу желанным, Почетным, сладостным слыть человеком странным. И, видя, каковы все умники, я рад, Я счастлив быть глупцом, я этим горд стократ! Я в бурю ринулся один, по доброй воле. Но смелость глупым быть редка, и, в тайной боли, Я понимаю смех, что на устах у вас. В надежной гавани я был, но пробил час — И, видя тонущих во тьме, я безрассудно, Бесстрашно бросился на гибнущее судно: Мне вашей радости дороже горе их; Чем с вами царствовать, погибну среди них!

"Мы все изгнанники, мы в бездне обитаем. "

Мы все изгнанники, мы в бездне обитаем. Мы счастье гнусное злодейства наблюдаем. Мы видим гордый ум, что зверем побежден, Удачи поцелуй тому, кто злом рожден. Мы видим подлецов, обласканных судьбою. Мы речь высокую ведем между собою: «Свобода умерла, обманут наш народ!..» Мы — молнии, что бог вам с колесницы шлет. Бросаем яркий свет мы в гущу толп огромных, И животворный луч то гаснет в водах темных И падает на дно, то вспыхивает вновь… Мы

знаем лишь одну печальную любовь: Мы любим Францию! Но каторжные норы — Наш дом… Велите нам, чтоб потрясли мы горы, Схватили на лету орла средь черной тьмы, Гром, ветер, молнию — на все решимся мы! Мы оправдания не ищем у злодеев. Мы ждем, суровые, проклятье злу взлелеяв, Чтоб в грохоте громов вновь бог обрел венец И право сделалось законом наконец, Чтоб род людской узнал счастливые мгновенья. Мы на предателей подъемлем в возмущенье Те черные ключи, что отпирают ад. Как ели не сменить зеленый свой наряд, Как солнцу не стоять мгновения на месте, — Нам не забыть вовек о праве и о чести! И перед ликом зла, что деспоты творят, В свидетели берем мы неба грозный взгляд, И бронзовым пером мы пишем неустанно. Филипп Второй, Нерон, Людовики-тираны Дрожат: мы видим их!.. Времен проходит строй — Пусть! Негодуя, мы страниц опасных рой С ветрами вольными шлем в дальнюю дорогу. Коль император — бог, так мы не верим в бога! А видя иногда победу сатаны, Мы отрицаем все, отчаянья полны; И гнева нашего разбуженная сила Терзает душу нам, что этот гнев вскормила. Но богу жалоба правдивая мила. Пускай была жара в день летний тяжела, Мы рады помечтать, когда поют стрекозы. Мы детвору растим… Пускай пришлец сквозь слезы Шепнет: «Я голоден», — его к столу зовем. Мы, глядя в небеса, освобожденья ждем: «О Немезида, с нас сними скорей вериги!» И пишем у морей суровые мы книги, И наши все дела, и мысли, и слова Напоминают гнев рассерженного льва.

"Вся низость клеветы, что за спиной шипит, "

Вся низость клеветы, что за спиной шипит, Клеймя нас злобой мрачной, Озер души моей ничем не замутит, Не тронет вод прозрачных. Она, упав на дно, где даже солнца нет, Рассеется в молчанье, А мир и чистота, любовь и правды свет Всплывут, струя сиянье. И вера, и мечты, и светлых дум полет Свободно, без усилья, Как прежде, отразят в просторе чистых вод Сверкающие крылья. Пускай же клевета, коварна и черна, Рвет глубь души невинной, — Что этот мутный ил и злая темень дна Для стаи лебединой?

"Прямой удар меча, но не кинжала, нет! "

Прямой удар меча, но не кинжала, нет! Ты в честный бой идешь, подняв чело, поэт, Разишь врага клинком, без ярости змеиной, Грудь с грудью и лицом к лицу, в отваге львиной. Ты — истины боец, и воин ада — он… Ты бьешь при свете дня, и верность — твой закон; Ты страшен и суров, но ты и добр при этом, И если ты падешь в бою, то пред поэтом Предстанут завтра там, где сумрак и покой, Они, Баярд и Сид, с протянутой рукой.

ИЗГНАНИЕ

О, если б, родина, мне снова Увидеть шелк твоей травы, Миндаль, сирени куст лиловый… Увы! О, если б лечь на холм унылый, Отец и мать, где спите вы! Но ваши далеко могилы, Увы! О, если б вам, родные тени, Во тьме гробов, под крик совы, Шептать — брат Авель, брат Евгений, Увы! О, если бы к твоей гробнице, Не поднимая головы, Голубка милая, склониться!.. Увы! Как руки я б к звезде неясной Простер под кровом синевы, Как землю целовал бы страстно! Увы! Звон черный слышу над могилой. Бежать туда б, где спите вы! Но остаюсь в стране немилой, Увы! Все ж неправа судьба слепая, Поверив голосу молвы, Что путник изнемог, шагая, Увы…

"Пока любовь грустна, а ненависть смеется, "

Пока любовь грустна, а ненависть смеется, И правит ад, Нерон в изгнанье шлет и в церкви ложь куется, Христос распят; Пока есть короли, и ложные идеи, И пыток страх, Пока народ — в цепях, и коршун Прометея Клюет в горах; Пока, твой гордый долг, о сердце, исполняя, Я сознаю, Что гневною строфой я тучи разгоняю В своем краю, — Оружья не сложу! И знаю — трусом буду, Свернув с пути! О небо, никогда я клятву не забуду Свой долг нести! Ничто не соблазнит меня — ни первый шелест Зеленых риз, И ни цветущий луг, и ни нагая прелесть Амариллис!.. Народы на нужду, на слезы злобным роком Обречены; Тираны церковью оправданы, но богом Осуждены… А человечество — добыча лжи, бесправья, Воров-царей, — Живущее мечтой, владеет в грустной яви Лишь злом скорбей. Перед лицом гордынь, ошибок, преступлений, И долгих битв, И поднятых голов, и низких душ и мнений, И злых обид, — О Франция, пока могу пролить луч света На мрак вокруг, Немому трауру и гневному обету Я верный друг; И правду возвещать без устали я стану В краю родном; И в черной пене вод вовеки не устану Быть маяком. Я призрак-судия, мой голос в час расплаты — Как грозный звон, Как отзвук страшных труб, разрушивших когда-то Иерихон! Я не покину, нет, о Франция родная, Мой трибунал; Я смолкну лишь тогда, о горестный Исайя, О Ювенал, О Дант, Езекииль со взором ясновидца, О д'Обинье, — Когда иссякнет гром и молния затмится Там, в вышине!..