Том 13. Воскресение
Шрифт:
Но мало того, что он сознавал и верил, что, исполняя эти заповеди, люди достигнут наивысшего доступного им блага, он сознавал и верил теперь, что всякому человеку больше нечего делать, как исполнять эти заповеди, что в этом — единственный разумный смысл человеческой жизни, что всякое отступление от этого есть ошибка, тотчас же влекущая за собою наказание. Это вытекало из всего учения и с особенной яркостью и силой было выражено в притче о виноградарях. Виноградари вообразили себе, что сад, в который они были посланы для работы на хозяина, был их собственностью; что все, что было в саду, сделано для них и что их дело только в том, чтобы наслаждаться в этом саду своею жизнью, забыв о хозяине и убивая тех, которые напоминали им о хозяине и об их обязанностях к нему.
«То же самое делаем мы, — думал
Ищите царства божия и правды его, а остальное приложится вам. А мы ищем остального и, очевидно, не находим его.
Так вот оно, дело моей жизни. Только кончилось одно, началось другое».
С этой ночи началась для Нехлюдова совсем новая жизнь не столько потому, что он вступил в новые условия жизни, а потому, что все, что случилось с ним с этих пор, получало для него совсем иное, чем прежде, значение. Чем кончится этот новый период его жизни, покажет будущее.
16 декабря 1899 года. Конец
Комментарии
Роман «Воскресение» был напечатан в 1899 году — на самом рубеже двух веков. В этом факте современники усматривали нечто знаменательное, символическое. «И вот на таких-то созданиях кончается XIX-й век и наступает ХХ-й», — писал В. В. Стасов [83] .
Но начат был роман много раньше, в конце 1889 года, писался с длительными, многолетними перерывами, все более полно вбирая беспокойную русскую жизнь последних десятилетий века, обогащаясь ее разносторонним содержанием. Художественное его «пространство» все более расширялось, включая в свою сферу темы и предметы, дотоле чуждые как искусству вообще, так и искусству Толстого. И само это толстовское искусство становилось иным.
83
«Лев Толстой и В. В. Стасов. Переписка. 1878–1906». Л., «Прибой», 1929, с. 233.
«Воскресение» — итог, и не только всего предшествующего пути Толстого, художника и мыслителя, но и всего искусства XIX века. Этот великий роман также начало, имевшее продолжение не столько в последующем, после «Воскресения», творчество его создателя, сколько в искусстве уже нового, XX века.
И сам Толстой, по-видимому, ощущал настоятельную творческую потребность и необходимость создания такого итогового романа — произведения новой содержательности и нового художественного качества.
Художник Л. О. Пастернак, иллюстрировавший «Воскресение» для первой публикации в журнале «Нива», вспоминал о последнем годе работы Толстого над романом: «Я видел Льва Николаевича в разные периоды его жизни. И чаще всего мне случалось встречать его в светлом, хорошем настроении. Но таким радостным, светящимся, молодым <Толстому было семьдесят лет!>, как во время писания им «Воскресения», я уже не видел его потом. Помимо естественного для художника увлечения своей работой, заметна была особая важность для него этого романа» [84] .
84
Л. О. Пастернак. Записи разных лет. М., «Советский художник», 1975, с. 188. Курсив наш. — Авт.
25-26 января 1891 года, через год с небольшим после начала работы над будущим «Воскресением», Толстой записал в дневнике:
85
Буквально: длинного, долгого дыхания (франц.).
86
Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч. в 90-ти томах, т. 52, с. 5–6. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страницы.
Плодом такой работы «в смешанном» и должен был стать новый роман, призванный соединить в себе все богатство и разнообразие замыслов, рождавшихся в творческом сознании Толстого в предшествующие годы. Цементировать, соединить и скрепить все эти замыслы в жанре «романа долгого дыхания» мог, конечно, как уверен Толстой, только его новый, «теперешний взгляд на вещи».
Первый, но совершенно ясный и недвусмысленный итог «внутренней перестройки всего миросозерцания» (т. 30, с. 3), первый итог напряженной работы «расчленения» был сформулирован Толстым в «Исповеди», писавшейся в 1879–1881 годах. «…Жизнь нашего круга — богатых, ученых, — сказано в этом трактате, — не только опротивела мне, но потеряла всякий смысл» (т. 23, с. 40). Напротив, жизнь народная предстала как полная смысла, величия, нравственной красоты и силы. Это и был новый, «теперешний взгляд на вещи».
«По рождению и воспитанию, — писал В. И. Ленин, — Толстой принадлежал к высшей помещичьей знати в России, — он порвал со всеми привычными взглядами этой среды и в своих последних произведениях, обрушился с страстной критикой на все современные государственные, церковные, общественные, экономические порядки, основанные на порабощении масс, на нищете их, на разорении крестьян и мелких хозяев вообще, на насилии и лицемерии, которые сверху донизу пропитывают всю современную жизнь» [87] .
87
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, с. 39–40.
Среди «последних произведений» Толстого самое замечательное, самое великое, конечно, — роман «Воскресение».
Сюжетная каппа будущего «Воскресения» поначалу определялась случаем из практики известного судебного деятеля А. Ф. Кони. Об этом случае Кони рассказал Толстому в Ясной Поляне летом 1887 года. «Среди наших бесед о религиозных и нравственных вопросах, — вспоминал Кони, — мне приходилось не раз обращаться к моим судебным воспоминаниям и рассказывать Толстому, как нередко я видел на практике осуществление справедливости мнения о том, что почти всякое прегрешение против нравственного закона наказывается еще в этой жизни на земле. Между этими воспоминаниями находилось одно, которому суждено было оставить некоторый след в творческой деятельности Льва Николаевича» [88] . Это «одно» воспоминание — «история бедной Розалии Они и ее соблазнителя», пережившего глубокое нравственное потрясение после того, как он, в качестве присяжного заседателя, вынужден был принять участие в осуждении погубленной им девушки. Герой рассказа Кони, чтобы искупить свою вину, свое «прегрешение», решает жениться на Розалии, но смерть Розалии развязывает запутанную трагическую ситуацию.
88
А. Ф. Кони. Собр. соч. в 8-ми томах, т. 6. М., «Юридич. литература», 1968, с. 474.