Том 16. Фредди Виджен
Шрифт:
— Что ж, — отозвался пэр, — у меня вообще нет имени.
— То есть как?
— Атак. Я опозорен.
— Опозорены?
— Хуже некуда. Как я покажусь в клубе? Нет, вы подумайте, сидит на площади, а ее тащит полисмен! Куда мы катимся? Если бы моя матушка так себя вела, отец бы ей выдал по первое число. Собственно, я поговорил с Мэйбл. «Смотри, что ты натворила! — сказал я, когда она вернулась. — Запятнала наш герб. Такого позора не было с тех пор, как леди Эванджелина забыла отказать Карлу II!»
Бинго попытался его смягчить.
— Что поделаешь, девушки…
— Я бы назвал их иначе, — парировал граф. Заслышав, что несчастный пэр скрежещет зубами (если это не дрель на улице), Бинго решил сменить тему.
— Можно мне поговорить с Мэйбл?
— Нельзя.
— Почему?
— Потому что я отослал ее в Эдинбург, к тетке.
— А, тьфу!
— Что-что?
— Тьфу.
— В каком смысле?
— В обычном. Что тут еще скажешь?
— Да что угодно. Зависит от воли. Вы кто, репортер?
— Нет, приятель.
Бинго никогда не слышал, как воет канадский волк, но подумал, что примерно так же.
— Приятель? Вон оно что! Это вы сбиваете с толку недоразвитых дур? Ну, я бы вам показал! Я бы вас… Да что говорить, шваль бородатая!
— У меня нет бороды.
— Не верю. Все обросли, кусты какие-то! Побриться трудно, да?
— Я каждый день бреюсь.
— И сегодня?
— Сегодня — нет. Занят был, не успел…
— Тогда не окажите ли любезность?
— С удовольствием.
— Идите в свое логово и побрейтесь. Опасной бритвой, опасной! Даст Бог, перережете артерию. Как выразился какой-то поэт: «Мечты, мечты…»
Бинго задумчиво повесил трубку. Да, графа он не пленил, но не это плохо. Мэйбл — в Эдинбурге, Бог знает, когда вернется, так что свидетеля нет. А без него не обойтись, что бы ни выдумал этот Оппенхейм.
Поразмыслив о том, не использовать ли машинку, он даже поднял ее, но струсил. Окажись тут Шекспир с Беном Джонсоном, тот заметил бы: «Видал, друг? Истинно кошка из присловья, как у меня в пьесе».
Скорбно опустившись в кресло, Бинго услышал какие-то звуки, вроде эхо. Взглянув наверх, он понял, что ошибся — это не отзвук, а человеческий голос. В дверях стоял сам Перкис, заметно изменившийся. Под глазами темнели круги, сами же глаза легко сошли бы за несвежие яйца. Нервы тоже не блистали — когда воробей, присевший на окно, зачирикал, издатель побил рекорд по прыжкам в высоту.
— Трудитесь… — выговорил он. — Похвально, похвально. В почте что-нибудь есть?
— Да нет, одна чушь, — ответил Бинго. — Почему среди наших подписчиков столько слабоумных? Уилфрид Уотерсон (7 лет) написал про какаду такое, что его охотно примут в сумасшедший дом. Видите ли, эта тварь спрашивает: «Орешка не хотите?»
Мистер Перкис был менее строг.
— Что
На Бинго снизошло озарение.
— Господи! — воскликнул он. — Вы вчера… э… напились?
Перкис помахал рукой, едва не свалившись от усилия.
— Вы уж скажете! Жена уехала, решил с горя сыграть с друзьями в карты. Засиделись, знаете, то-се… Да и как откажешься, когда нальют? Но «напился» — это уж слишком.
Сутки назад Бинго не посмел бы сделать такое предположение, но теперь, увидев, что Перкис — свой, несовершенный человек, он решился. В конце концов, они оба спасут друг друга. Рози поверит такому авторитету. Он начал складывать фразу, но хозяин его перебил:
— А вообще-то вы правы. Лучше скажем, надрался. Но как это ни назвать, дело мое плохо. Служанка сообщила, что жена звонила мне пять раз: в 10.30, в 11.15, ровно в полночь, в 2 часа ночи и, наконец, в 4.20. Боюсь…
— Вас до утра не было?
— Да, мистер Литтл.
Если бы Бинго не сидел, он бы свалился на пол. Вот и все, конец. Теперь не убедишь жену, что он всю ночь работал с Перкисом. От горя он вскрикнул, а хозяин взмыл к потолку, сбивая головой штукатурку.
— Поэтому, — продолжал он, приземлившись, — я был бы вам очень обязан, если бы вы убедили миссис Перкис, что мы засиделись допоздна, а потом я ночевал у вас в кабинете.
Бинго втянул воздух. Босс не был красив, но сейчас казался прекрасным, словно Тадж Махал при лунном свете.
Однако чувств редактор не выдал. Что-то нашептывало ему, что пришел его шанс. Он нахмурился и поджал губы.
— Правильно ли я понял? Вы просите меня солгать?
— Это не ложь! Это милость!
Чтобы заговорить, губы пришлось разжать, но лоб — ему-то что?
— Не уверен, — холодно ответил Бинго. — Вчера я, помнится, просил вас о милости, а вы резко отказали.
— Какая тут резкость, мистер Литтл! Какая резкость?
— Такая.
— Может быть. Но я подумал и решил увеличить ваше жалованье на десять фунтов.
— На пятьдесят.
— На пятьдесят!
— Ну, на сорок.
— А не на тридцать?
— Нет.
— Хорошо.
— Хорошо?
— Да.
Тут зазвонил телефон.
— А, — сказал Бинго, — опять жена. Я слушаю.
— Бинго!
— Здравствуй, кроличек. Что с тобой случилось? Какой-то писк, треск…
— Я пошла к миссис Перкис.
— А что с ней?
— Она страдает. Перкис где-то был всю ночь. Бинго мило засмеялся.
— Был. В твоем доме. Со мной.
— Что?