Том 16. Фредди Виджен

Вудхауз Пэлем Грэнвилл

— В глухой ночи без берегов, когда последний свет потух, благодарю любых богов за мой несокрушимый дух, [52] — сказала она, и Ада спросила: «Что?».

— Просто подбадриваю себя. Научилась в детстве у дяди Вилли. Он всегда цитировал эти строчки, чтобы поддержать себя в опасности, а уж он-то этих опасностей навидался. Он был в семье паршивой овцой, постоянно балансировал на грани разорения, и, когда он сваливался нам на голову, папа, как леди из Шалотта, чувствовал, что скоро свершится проклятье [53] — придется дать в долг

по меньшей мере пять фунтов, а с фунтами у нас всегда было не густо.

52

В глухой ночи без берегов… мой несокрушимый дух… — и далее «пусть страшны тяготы борьбы… я капитан моей души», «лишенья были велики, и я в крови, но несогбен» — Уильям Хенли, «Invictus», пер. В. Рогова; «не вскрикнул я, не содрогнулся» — это же стихотворение, но в переводе А. Курошевой.

53

скоро свершится проклятье! — Альфред Теннисон, «Леди из Шалотта».

— Кто такая леди из Шалотта? — спросила Ада.

— Ой, это долгая история. Как-нибудь в другой раз. По тому, как я болтаю без умолку, — добавила Джил, — ты, наверное, уже догадалось, что я напугана до полусмерти. А ты?

— Я — нисколечко, — отвечала невозмутимая Ада. — Это ты просто от темноты. Сейчас свет включу.

— А не опасно?

— Все равно рано или поздно придется, — резонно заметила Ада, — иначе как мы увидим сейф? Да и ставни закрыты. Вот.

Зажегся свет, и Джил сразу полегчало. Она редко надолго поддавалась девичьим страхам.

— Хорошо, — сказала она, — но одно меня по-прежнему беспокоит. Мы рассчитываем, что все поверят, будто банк ограбили профессионалы. А вот поверят ли?

— А почему нет?

— Как они открыли сейф? Не просто же отперли?

— Просто отперли. Нашли комбинацию.

— Как?

— Она у мистера Майка в записной книжке. Книжку он держит вот в этом маленьком сейфе. Вечно забывает, вот я и сказала, чтобы он записывал. Они просто поискали как следует и нашли. Мы оставим сейф открытым, когда будем уходить.

— Ясно. Да, вполне правдоподобно. Все равно жалко, что мы — бедные слабые женщины и не можем воспользоваться настоящим воровским инструментом, чтобы вышло поубедительней. С другой стороны, оно и к лучшему, не то пришлось бы изрядно помучиться. Думаю, это оборотная сторона воровской жизни — тяжелый физический труд. Что такое?

— Ничего.

— Ты вздохнула.

— Я нечаянно.

— Но все равно вздохнула.

— Ну, если ты действительно хочешь знать, я подумала про Горация.

— Я так и решила.

— Мне порой так горько думать, что он этим занимается.

— Вообще-то нет. Мистер Эпплби не принимает участия в практической стороне операций. Он — мозговой центр. Сидит, как паук в паутине, и плетет свои замыслы. Сомневаюсь, что он когда-нибудь держал в руках фомку или отмычку.

— И все равно это в конечном счете одно и то же. О, Господи!

— Выше нос, старина!

— Не могу.

— Ты правда его любишь?

— Да.

— Ой, Ада, как грустно. Я думала, ты выбросила его из головы.

— Нет, никогда!

И снова Джил онемела от такого чуда, что кто-то может полюбить Горация Эпплби. Она пожалела, что открыла Аде глаза на его истинную сущность. Лучше б уж та вышла за него замуж, и будь, что будет. В

конце концов, многие беспринципные люди оказывались замечательными мужьями. Она тоже вздохнула.

— Нам обеим не повезло, Ада. Ты не можешь выйти за Горация, потому что не одобряешь его профессию, а я не могу выйти за единственного, которого люблю, потому что ему грозит тюрьма. И самое обидное, что я — однолюбка. Если я не смогу выйти за Майка, то останусь старой девой и буду разводить кошек.

— Мистера Майка правда могут посадить в тюрьму?

— Он сказал, что да, и, думаю, ему виднее. Ужасно обидно. Он не хотел заведовать банком, мечтал эмигрировать в Америку, или в Канаду, или куда еще, и работать на свежем воздухе, но сэр Хьюго убедил его, что надо поддержать семейную традицию. Знаешь, Ада, чем больше я думаю о сэре Хьюго, тем труднее мне согласиться с тем, что о мертвых можно говорить только хорошее. Если Майк попадет в тюрьму, то исключительно по его милости. Ладно, мне должно быть стыдно за такой пессимизм. Майк не угодит в тюрьму, мы его спасем, и лучше приступить к этому сейчас же, не тратя времени на разговоры. Комбинацию надо смотреть в записной книжке или ты ее помнишь?

— Помню.

— Тогда вперед, и позволь заметить мимоходом, что пусть страшны тяготы борьбы, пусть муки ждут меня в тиши — я властелин своей судьбы, я капитан моей души.

Через несколько минут они стояли в огромном сейфе, которым банк, как и недостачей, был обязан покойному сэру Хьюго. Джил изумленно вскрикнула.

— Ну и ну! А еще говорят, что банку не хватает денег! Их здесь тьма-тьмущая. Мы и половину не сможем засунуть в этот чемоданчик.

Ада возилась с пачками купюр. Она критично осмотрела чемодан.

— Да, маловат.

— Надо было брать пароходный кофр. Тут Аду осенило.

— Знаю! — сказала она. — Подвал!

— Где это?

— Вниз по лестнице.

— И что в нем?

— Холщовые мешки. Я принесу.

— Давай я, а ты пока упаковывай. У тебя лучше получится.

— Мешки в дальнем углу.

— Найду, — пообещала Джил.

Она вышла, радуясь, что выбралась из душного сейфа, и была уже на лестнице, когда сверху донесся звон разбиваемого стекла. Джил застыла от ужаса. Он сразу догадалась, что в «Банк Бонда» залезла конкурирующая шайка грабителей, и первым делом подумала, что они не должны увидеть помещение ярко освещенным. Она метнулась к выключателю, затем в полной темноте ощупью добралась до лестницы и как раз успела укрыться в относительной безопасности подвала, когда со второго этажа, держа в руке факел, спустился Ферди Муха.

Смити и его американский дружок Фрэнк ждали на улице. Когда дверь открылась, Смити, всегда отличавшийся безукоризненными манерами, красноречиво поздравил Ферди с успехом. Он сам, сказал Смити, не взобрался бы в окно второго этажа даже на спор. Ферди отвечал приличествующими словами, и в главном помещении банка, куда вошли трое грабителей, воцарилась приятная атмосфера взаимного уважения.

Как и в случае Чарли Йоста, ничто во внешности Смити не выдавало, что этот человек привык жить за рамками закона. Длинное кроткое лицо, обвислые усы и честные глаза, прятавшиеся, как и у Чарли, за очками в роговой оправе, наводили на мысль о работяге-садовнике, который живет в пригороде, разводит кроликов, а по воскресеньям обходит церковь с подносом для пожертвований. Единственный раз, когда ему пришлось предстать перед судом, судья был так потрясен респектабельным видом обвиняемого, что зачитал приговор к полутора годам тюрьмы почти виноватым тоном, как будто боялся нарушить благопристойность.