Том 16. Книга 1. Сказки. Пестрые письма
Шрифт:
Принцип социального контраста находит свое выражение не только в построении образной системы, резком противопоставлении персонажей, выборе зоологических масок, но и в тех полемических диалогах действующих лиц, в форме которых развертывается содержание целого ряда сказок. Блестящим примером мастерского диалога может служить «Карась-идеалист». Сюжет сказки, с первых слов («Карась с ершом спорил…») и до последних («Вот они, диспуты-то наши, каковы!»), развивается в быстро сменяющихся эпизодах полемики карася то с ершом, то со щукой, и в этих спорах необычайно стремительно и ярко обрисовывается внутренний облик каждого участника диспутов: наивного идеалиста, циничного скептика, прожорливого хищника.
Нет ни возможности, ни необходимости говорить здесь о многих других особенностях, характеризующих салтыковские сказки как оригинальные творения искусства слова. Отметим лишь, что эти сказки, где представлены картины жизни всех социальных слоев общества, могут служить как бы хрестоматией
Салтыков-Щедрин был великим мастером иронии, то есть тонкой, скрытой насмешки, облеченной в форму похвалы, лести, притворной солидарности с противником. В этой ядовитейшей разновидности юмора Салтыкова превосходил в русской литературе только один Гоголь. В «Сказках» салтыковская ирония блещет всеми красками. Сатирик то восхищался преумным здравомысленным зайцем, который «так здраво рассуждал, что и ослу впору», то вдруг вместе с генералами возмущался поведением тунеядца мужика, который спал «и самым нахальным образом уклонялся от работы», то будто бы соглашался с необходимостью приезда медведя-усмирителя в лесную трущобу, потому что «такая в ту пору вольница между лесными мужиками шла, что всякий по-своему норовил. Звери — рыскали, птицы — летали, насекомые — ползали; а в ногу никто маршировать не хотел».
Обличая носителей социального зла, изображая их в смешном виде, писатель возбуждал к ним в обществе чувство активной ненависти, воодушевлял народную массу на борьбу с ними, поднимал ее настроение и веру в свои силы.
Небольшой объем, народность художественной формы, острота трактовки жгучих социальных проблем, богатое идейное содержание, выраженное в ярких, впечатляющих образах, — все это сообщало салтыковским сказкам, так сказать, оперативный характер и обеспечивало им широкое хождение в читательской среде.
«Сказки» Салтыкова сыграли благотворную роль в революционной пропаганде, и в этом отношении они выделяются из всего творчества писателя. Документальные и мемуарные источники свидетельствуют, что салтыковские сказки постоянно находились в арсенале русских революционеров-народников и служили для них действенным оружием в борьбе с самодержавием. Отдельные сказки Салтыкова перепечатывались в столичных и провинциальных изданиях, а те из сказок, которые были запрещены царской цензурой («Медведь на воеводстве», «Орел-меценат», «Вяленая вобла» и др.), распространялись в нелегальных изданиях — русских и зарубежных.
К «Сказкам» Салтыкова проявлял интерес Ф. Энгельс [86] . Ими неоднократно пользовались русские марксисты в своей публицистической деятельности. В. И. Ленин блестяще истолковал многие идеи и образы салтыковских сказок, применив их к условиям политической борьбы своего времени.
Отмечая «гигантское, всемирно-историческое значение» пробуждения человека в «коняге», Ленин резко выступал против реакционных экономистов народнического лагеря, которые, считая труд «святой» обязанностью забитого и задавленного крестьянина, тем самым внушали веру, что «ему навеки суждена «святая обязанность» быть конягой» [87] . Он клеймил черносотенцев как «диких помещиков» и разоблачил в помещичьем либерализме 1905 года вожделения «дикого помещика» [88] . Буржуазный либерализм кадетов охарактеризован Лениным как «софистика вяленой воблы» [89] , а меньшевики, тяготевшие к союзу с либералами, как премудрые пискари пресловутой прогрессивной «интеллигенции»… [90] Припоминая салтыковского карася-идеалиста, Ленин разъяснял: «…Пока есть у демократии политические караси, будет чем жить и щукам либерализма» [91] .
86
См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 36, с. 522.
87
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, с. 403, 421.
88
Там же, т. 10, с. 70.
89
Там же, т. 15, с. 251.
90
Там
91
Там же, т. 20, с. 117.
Оказали свое воздействие сказки Салтыкова и на дальнейшее развитие русской литературы. Не без их влияния создавались, в частности, «Русские сказки» М. Горького [92] , сатирические стихи В. Маяковского и Демьяна Бедного.
«Сказки» Салтыкова — это и великолепный художественный памятник минувшей эпохи, и действенное средство нашей сегодняшней борьбы с пережитками прошлого и с современной буржуазной идеологией. Вот почему они и в наше время не утратили своей яркой жизненности, по-прежнему остаются в высшей степени полезной и увлекательной книгой миллионов читателей.
92
«Полагаю, — писал Горький, — что влияние Салтыкова в моих сказках вполне ощутимо» (М. Горький. Собр. соч. в 30-ти томах, т. 30. М., Гослитиздат, 1956, с. 360).
Сказочный цикл, включающий тридцать два произведения, создавался Салтыковым на протяжении восемнадцати лет (1869–1886). Работа над сказками проходила весьма неравномерно. В 1869 году было опубликовано три сказки («Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил», «Пропала совесть», «Дикий помещик»), в 1880 году — одна («Игрушечного дела людишки») [93] , а остальные написаны в 1883–1886 годах, то есть в течение четырех лет.
Рассматривая сказки в порядке написания, можно наблюдать вполне определенную эволюцию их жанровой формы. В 1869 году Салтыков начинал со сказок, в которых социальные типы выступают в их человеческих образах. Но уже в третьей из этих сказок («Дикий помещик») в человеческие черты образа привнесен зоологический элемент. В сказочно-фантастических эпизодах, вошедших в цикл очерков «За рубежом» («Торжествующая свинья», 1881) и в «Современную идиллию» («Злополучный пискарь», 1883), параллельно действуют лица, представленные и в человеческих и в зоологических образах. Приступив вслед за этим к написанию самостоятельного сказочного цикла, Салтыков в течение полутора лет (с января 1883 по май 1885 г.) творит преимущественно в форме животного эпоса.
93
В 1880 г. сатирик написал два небольших произведения собственно в жанре сказки — «Сенаторскую ревизию» и «Архиерейский насморк». Однако эти сказки предназначались не для печати, а для чтения в кругу близких сатирику людей. Об истории автографов этих сказок см. в информационной заметке «Неопубликованные сатиры М. Е. Салтыкова-Щедрина». — «Лит. газета», 1941, 2 марта, № 9; сказка «Архиерейский насморк» опубликована С. А. Макашиным (ЛН,т. 67, М., 1959, с. 405–406).
Произведения, которыми закончил писатель свою работу над сказочным циклом во второй половине 1886 года, по своему жанру, стилю и тональности заметно отличаются от предшествующих им сказок.
Во-первых, сатирический смех, определявший господствующую тональность прежних сказок, сменяется здесь то элегией по поводу злосчастья, опутавшего угнетенные массы, то гневным, без смеха, негодованием на владык мира, то вдохновенно-патетическим призывом к бесстрашной борьбе с презренным, погрязшим в ничтожестве врагом. Ослабление юмора в произведениях, завершающих сказочный цикл, объясняется как тем, что они посвящены прежде всего проблемам народной жизни, горьким раздумьям писателя о судьбах крестьянства и о перспективах освободительной борьбы, так и резким обострением болезни, вследствие чего, жаловался Салтыков, юмор, который был его главною силой, «совсем исчез».
Во-вторых, в произведениях 1886 года (за исключением «Гиены» и «Ворона-челобитчика») Салтыков не прибегает к зоологическим образам и отходит (опять-таки за исключением «Ворона-челобитчика») вообще от жанра сказки в собственном смысле слова. Они представляют собою или обработку преданий — «Христова ночь (Предание)» и поверий — «Гиена (Поучение)», или лирический монолог — «Приключение с Крамольниковым (Сказка-элегия)», или типичный салтыковский сатирический рассказ — «Праздный разговор», или, наконец, рассказ социально-бытового характера — «Деревенский пожар (Ни-то сказка, ни-то быль)», «Путем-дорогою (Разговор)», «Рождественская сказка», который перебрасывал мост от «Сказок» к последовавшей за ними книге «Мелочи жизни», составившей новое звено в эволюции салтыковского реализма. Подзаголовки, к которым в прежних сказках Салтыков не прибегал, обозначали этот сознаваемый самим автором отход произведении 1886 года от жанра сказки к рассказу («Ни-то сказка, ни-то быль») Любопытно, что и «Ворона-челобитчика», восходящего по форме к сказкам 1883–1885 годов, Салтыков сопроводил теперь подзаголовком «сказка», чтобы указать на жанр произведения, попавшего по времени написания в «несказочное» окружение.